А о Софокле как о высоконравственной личности хорошо говорит следующий эпизод. Его извечным соперником на афинской театральной сцене являлся Еврипид, который был на 16 лет моложе. Поскольку представления пьес в Афинах всегда происходили в форме конкурса и шла острая борьба за первое место, драматурги воспринимали друг друга как конкурентов, и обстановка во время сценических состязаний часто становилась накаленной. Друзьями Софокл и Еврипид, понятно, не были. Однако, когда в Афины пришла весть о кончине Еврипида в Македонии, куда он незадолго до того уехал, старый Софокл на ближайшую же постановку вывел актеров и хор в траурных одеяниях. Так он хотел почтить память своего младшего коллеги и соперника.

А несколько месяцев спустя умер и он сам. Сограждане, видевшие в Софокле живое воплощение калокагатии, оказали ему редчайшую честь: посмертно причислили к героям – существам сверхчеловеческого порядка.

Двойником-антиподом Аполлона был Дионис. Этот бог являлся олицетворением как раз противоположной стороны бытия – экстаза, порыва, слома всех и всяческих перегородок. В XIX в. выдающийся немецкий философ Фридрих Ницше, глубокий знаток античности, предложил (в труде «Рождение трагедии»[92]) видение всей греческой цивилизации как сосуществования и борьбы двух начал – «аполлонического» и «дионисийского», светлого, рационального и темного, трагического. Сам Ницше симпатизировал «дионисийскому» началу.

Его концепция отнюдь не встретила однозначно-положительного отношения. Напротив, у Ницше тут же появились жестокие критики, их немало и по сей день. Следует отметить, что философ и сам дал более чем достаточный повод для критических стрел по своему адресу, допустив целый ряд чрез мерно категоричных и недоказуемых суждений.

Но всё-таки, знакомясь с пониманием античности, предложенным Ницше, выносишь впечатление: несмотря на все ошибки и передержки – в этом что-то есть! До «Рождения трагедии» абсолютно господствовал взгляд на древнегреческую цивилизацию, наиболее полно развитый в XVIII веке великим немецким искусствоведом Иоганном-Иоахимом Винкельманом[93]. Винкельман провозгласил эллинское искусство высшим достижением культурной истории человечества, назвал его главными чертами «благородную простоту и спокойное величие». По сути, именно он создал тот образ греческой античности, который и по сей день встает перед нашим мысленным взором, когда мы произносим слово «Эллада».

Однако чем дальше, тем больше становилась потребность в корректировке концепции Винкельмана, которая оказывалась несколько односторонней: какими-то уж слишком безмятежными и гармоничными выступали в ней греки. Ясно, что на самом деле они были не вполне такими, о чем свидетельствует хотя бы феномен классической трагедии с ее бурными, дикими, зачастую кровавыми страстями. Трагедия вообще не поддавалась интерпретации с точки зрения винкельмановских взглядов. И вот тут-то необходимые поправки внес Ницше, уделивший достаточное внимание второй – «трагической» – стороне эллинского духа.

Вот как описывает (естественно, в несколько мифологизированной, преувеличенной форме) неистовства фиванских почитательниц Диониса-Вакха (менад) драматург Еврипид в трагедии «Вакханки». Сразу поясним некоторые встречающиеся термины: кратер – сосуд, употреблявшийся на пирах; тирс – жезл, увитый плющом, символ Диониса; небриды – оленьи шкуры, которые надевали на себя вакханки.

Но вот историко-культурный парадокс: в Дельфах девять месяцев в году почитался Аполлон, а остальные три месяца – Дионис. Очевидно, сами греки не мыслили этих двух начал в отрыве друг от друга. Снова и снова, на самых разных уровнях выступает перед нами все та же диалектика «порыва» и «меры», создавшая античную Элладу.

Выше уже неоднократно шла речь о различных категориях древнегреческой религии. Знание некоторых важнейших черт этой религиозной системы необходимо для того, чтобы составить правильное представление об общем мировоззрении эллинов.

Религия древних греков, как и всё в их жизни, имела полисный характер. В чем это выражалось? Прежде всего в теснейшей, неразрывной связи религии с политикой, полисной государственностью. Пожалуй, это даже слишком слабая формулировка. Вернее будет сказать, что религиозные и государственные структуры в принципе совпадали. В полисе было сакрализовано, то есть считалось священным, буквально всё, любая сфера общественной деятельности. Он являлся не только политическим, но и религиозным феноменом.

Поясним эту мысль. В одной из предыдущих глав мы видели: полис есть городская гражданская община, конституирующая себя в качестве политической организации, то есть государства. Но в той же самой мере полис есть городская гражданская община, конституирующая себя в качестве религиозной организации, то есть по сути дела церкви.

Во всяком случае, церкви как отдельной от государства структуры не существовало ни в одном полисе. Соответственно, не сложилось такое замкнутое и отделенное от прочего населения сословие, как духовенство. Жрецы являлись полисными должностными лицами. В эпоху преобладания аристократических режимов ими становились выходцы из знатных родов. А в тех полисах, где победила демократия, большинство жрецов просто избиралось – народным голосованием или по жребию. При этом жрецам ничто не мешало параллельно заниматься и политической деятельностью. Так, афинский дипломат Каллий, заключивший мир с Персией в 449 г. до н. э., был пожизненным жрецом очень высокого ранга. Другой видный жрец, Лампон, являлся одним из ближайших соратников Перикла и стал ойкистом (основателем) колонии Фурии.