– Представь себе!

– Поклянись!

– Да перестань, Алена, неужели так трудно поверить в то, что кто-то может не делать подлостей?

Макарова задумалась – странно как-то все… И Ксюша вроде не врет, хотя как можно ей верить после всего?

Алену продолжали волновать еще несколько вопросов, и она начала с главного:

– И как давно вы стали любовниками?

– Господи, Макарова, что за допрос с пристрастием!

– Отвечай! Ишь, какая стеснительная! Раньше надо было стесняться!

– Видишь ли, я давно поняла, что Валера переживает, замыкается в себе, ну и… Мы стали общаться, разговаривать по душам, он жаловался на одиночество, на то, что вы стали чужими людьми, и однажды, когда ты была в очередной командировке…

Ксения замолчала.

– Вы трахнулись, и вам так понравилось, что вы стали заниматься этим регулярно?

– Произошло то, что произошло, – вздохнула Ксюша.

– И давно это длится?

– Примерно с год!

– Отлично! Молодцы! А я, представь, ни о чем не догадывалась!

– Алена, поверь, нам с Валерой эта ситуация была мучительно неприятна! Меня воротило от лжи, и именно поэтому недавно я сказала Валере, что мы должны прекратить наши отношения!

– Неужели? – расхохоталась Алена. – Думаешь, я поверю?

– Мы расстались на какое-то время, но…

Внезапно Звонарева вскочила из-за стола и выбежала из комнаты. Она вернулась минут через десять – бледная, с растрепавшейся прической. Села за стол, сгорбилась, устало потерла виски…

– Прости, я плохо себя чувствую… Жуткая тошнота…

– Что, совсем плохо?

– В общем, да… Видишь ли, я беременна…

– Что? – изумилась Алена, – Беременна?!

Ксения кивнула.

– Ну, вы вообще охренели! Тебе сколько лет, старушка ты моя?

– Столько же, сколько и тебе, – сорок четыре! – усмехнулась Ксения.

– Не поздновато?

– Алена, ты же знаешь, как я мечтала о ребенке! Я, когда узнала, чуть с ума не сошла от счастья!

– Понятно! Макаров тоже небось доволен, да? Вот и чудненько! В общем, у вас полный шоколад! Любовь-морковь, беби намечается, годам к пятидесяти еще пару настругаете, молодцы! Такая, блин, вечная молодость!

– Ну зачем ты так? – виновато улыбнулась Ксюша.

– А как? Может, мне еще порадоваться за вас?

– Подобного самопожертвования никто от тебя не требует, Алена!

Макарова снова взяла в руки пачку сигарет, собираясь закурить, потом отшвырнула ее:

– Ах, извини, ты же у нас беременная! В твоем присутствии курить нельзя! Тебе теперь надо себя беречь! И все-таки, Звонарева, какая ты сука! Неужели вы с Макаровым не могли о своем адюльтере потом сообщить? Зачем ему понадобилось непременно под Новый год, прямо как президент Ельцин, торжественно объявлять о своем уходе?

– Понимаешь, – вздохнула Ксения, – здесь моя вина. Я сегодня сообщила Валере про ребенка, и он как будто с цепи сорвался, сказал, что теперь все решено и он расскажет обо всем тебе.

– А ты, конечно, не могла предугадать такой реакции? – съязвила Алена.

– Честно – не могла! Я просила его отложить объяснения до другого дня, мы даже поссорились из-за этого!

– Ага, так я и поверила!

– Твое дело – верить или нет, – нахмурилась Ксения, – вообще я всегда говорю правду!

– Ценное качество! Говорить правду! А между тем, правда заключается в том, что ты уже год трахаешься с моим мужем!

– Алена, перестань! Фу, как вульгарно!

– Вульгарно? А красть чужих мужей не вульгарно? Вот прокляну вас на хрен, и не будет вам никакого нового счастья!

Алена встала из-за стола и ринулась в коридор.

Ксюша бежала за ней и что-то пыталась сказать, но в прихожей Алена оттолкнула ее, схватила сумку и шубу и вылетела в подъезд. Она даже не стала дожидаться лифта, просто бежала по лестнице и ревела, ревела…

* * *

Алена была в таком состоянии, что забыла про машину. Побрела куда глаза глядят, оказалась в соседнем дворе, села на качели и погрузилась в невеселые думы.

Что скажешь, спин-доктор Макарова? Оправишься ли после такого поражения? Как теперь жить? Ты же не привыкла проигрывать… А ведь, пожалуй, стоит признать, что все твои жизненные победы стали возможны именно потому, что в лице Валеры у тебя был крепкий тыл. Твоя семья – запасной аэродром, куда можно было приземлиться и где тебя всегда ждали.

А потом вдруг у тебя это отнимают, и все – конец полетам…

Алена почему-то вспомнила свое интервью забавной, похожей на обезьянку девочке-журналистке. Собственную тупую самоуверенность и то, как она советовала женщинам быть хозяйками своих судеб…

«Дура ты, Макарова», – усмехнулась Алена.

Запищал мобильный.

Она удивилась, увидев высветившийся номер Валеры.

Крикнула в трубку:

– Что тебе нужно?

– Хотел объяснить… – начал он.

– Что объяснять, и так все ясно!

– Пойми, Ксения ни в чем не виновата!

– Это все?

– Нет…

Он был взволнован и, кажется, не совсем трезв.

– Алена, дорогая… Я знаю, что получилось некрасиво, не так, как должно быть, но пойми, я не мог оставить ее сегодня одну. В новогоднюю ночь!

– Понятно, – усмехнулась Алена, – меня, конечно, можно в расчет не принимать. Я не женщина, а конь педальный!

– Дело в том, что Ксюша ждет ребенка…

– Я уже в курсе. Кстати, поздравляю, Макаров!

– А ты в курсе, что врачи запретили ей рожать? У нее порок сердца, и возраст все-таки…

– Да, ребята, вы как-то поздновато собрались в родители!

– В общем, врачи говорят, что это опасно. Но Ксюша решила рожать, чего бы ей это ни стоило.

– Трогательно!

– Ей нельзя волноваться, понимаешь? Алена, пожалуйста, пожалей ее, она очень переживает из-за всего…

– Не понимаю, чего ты хочешь от меня?

– Сочувствия, понимания… Не для себя, для Ксюши…

– Макаров, ты в своем уме? Какого на хрен сочувствия вы от меня ждете? Да иди ты знаешь куда?

Алена нажала отбой.

Смотри, как он за Ксюху волнуется! Заботливый, сволочь!

Впрочем, когда Алена ждала Данилу, Валера тоже волновался…

Господи, ведь это было – ходили, держась за руки, шептали бессвязные нежности, по утрам Валера выжимал для нее соки, писал трогательные записочки, звонил по сто раз на дню, а в ночь, когда она рожала, стоял под окнами роддома до утра… Куда же все ушло? Почему Алена позволила этому прекрасному исчезнуть из их жизни? Откуда взялась ненависть? Страшно, что сейчас в словах Валеры звучит самая настоящая ненависть и обида… И отчего Алену не покидает какое-то смутное чувство вины перед ним?