— Мне и моим товарищам плевать на вашу буржуазную культуру.

Нина выпрямилась, словно готовясь к большому сражению.

— Вы, товарищ, повторяете чужие слова, а сами их не понимаете. Вот у вас в руках нож, на боку «Маузер», все это вам дала буржуазная культура. Что же вы не выбросите их? В комнатах у вас, как в хлеву — все загажено, заплевано…. А буржуазная медицина говорит, что в такой грязи живет чахотка, вши, сыпной тиф. Встречаемся в коридоре, вы даже не здороваетесь…

Матрос усмехнулся и, расправив форменку, громко произнес:

— А вам так нужно — ах, милостивая государыня! Наше вам нижайшее почтение! Позвольте вам ручку облобызать!

Друзья матроса громко засмеялись. Почувствовав поддержку товарищей, он произнес еще громче:

— Извините, мамзель, но прошло, то время. Весь вред от буржуев. Вас нужно, как змею вилами прижать и уничтожить, что мы непременно и сделаем. Всю сволочь, нужно истребить, и чтоб осталась одна святость!

— Много у вас святости останется при такой кровожадности! Вот потому-то, что у вас почти все такие, социализм можно и не строить.

— Что? — взревел матрос и бросился к Нине с тесаком в руке. — Ах ты, контра! Сука не добитая!

— Ну, отрубите вы сейчас мне голову, а что дальше? Думаете, что через три недели наступит мировая революция? Вы ошибаетесь, гражданин матрос.

— Если бы ты не была женщиной, я бы тебя прямо здесь и застрелил, — произнес он и посмотрел на своих товарищей. — Твое счастье, что я сегодня добрый, но погоди, мамзель, наступит время, и мы вас всех под корень вырежем, чтобы, ни одной буржуйской души не осталось. Растерзать вас всех, шкуры спустить и повесить на фонарях. Пусть все пролетарии видят, как вы пищать будете. Мы всех офицеров на корабле повесили, а особо свирепых, сожгли в попке.

Они громко засмеялись и, прихватив с собой чайник, направились в гостиницу.

— Нина! Тебе не страшно? — спросила ее Мария. — Вот ты с ними разговаривала, а у меня душа ушла в пятки. Господи, спаси и пронеси.

Всю ночь Нина не спала. Она снова и снова вспоминала свой разговор с матросом. Хмель ненависти буквально кипел в его крови, обнажая всю его звериную сущность. Ей невольно вспомнился рассказ красноармейца, проживавшего в соседнем номере:

— Мы на фронте только в газетах прочли, что погоны снимают. Мы не стали ждать приказа, а тут же стали ловить офицеров и сдирать с них погоны. Я одному говорю, ты, что сукин сын, погоны нацепил, а ну снимай, не то штык в пузо. Потом согнали их всех в кучу, велели всем снимать погоны. Иные плакали — умора! Теперь у нас с вами разговор короткий: труд! И больше ничего! Кто не работает, тот не ест. Как раньше было, помнишь? Руки белые, развалился в коляске, а мужик на него работает, да горелую корку жует.

Нина тогда хотела как можно быстрее вырвать свою руку из его руки, но он продолжал с силой удерживать ее около себя. Ему, похоже, нравилось, вести подобный разговор, чувствуя, как дрожит рука девушки.

— Скажите, а вы много на своем веку убили людей? — спросила она его.

Солдат отпустил ее руку и похлопал рукой по кобуре.

— Много. Сколько еще убью, один Бог знает.

«Откуда у людей такая жестокость? — размышляла она. — Резать, убивать и убивать! Сколько же мы их гнули, чтобы в людях вскипело такое зло».

Под утро, сморенная думами она задремала.

***

— Нина, вы должны мне помочь, — неожиданно для девушки, произнесла начальник отдела. — Я знаю, что вы мужественный человек, что не могу сказать о себе. Дело в том, что мне позвонили из нашего районного совета и сообщили, что ко мне должны прийти какие-то люди, из созданной ими комиссии. С какой целью, не сообщили. Я бы хотела, чтобы вы присутствовали при этом.

— Любовь Алексеевна, а как же работа?

— Я договорилась в отношении тебя. Выручайте меня, голубушка, кроме вас мне некому обратиться.

Они прождали весь день, но представители районного Совета солдатских и матросских депутатов, так и пришли. Нина вечером стала собираться домой.

— Может, останешься? — обратилась хозяйка к ней. — Куда ты на ночь собралась?

На заре в прихожей зазвонил дверной звонок. Любовь Алексеевна проснулась и вскочила на ноги. Через минуту, Нина услышала громкие мужские и женские голоса. Она быстро накинула халат и вышла из спальни. В зале было четверо — двое мужчин и две женщины.

— Что вам нужно? — спросила у них Любовь Алексеевна.

Один из мужчин, с револьвером у пояса, властно спросил:

— Кто живет в этой квартире?

— Тут много живет…

— Рабочие или из буржуазии?

— В тех двух комнатах живут красноармейцы… Я — советская служащая…

Они вошли в комнату хозяйки квартиры. Женщины подошли к комодам и стали выдвигать ящики. Высокий мужчина с револьвером на боку, стоял среди комнаты. Другой мужчина, похожий на рабочего, нерешительно толкался на месте. Взглянув на него, высокий произнес:

— Товарищ, что ж вы?

Он повел рукой вокруг.

— Выбирайте, берите себе, что пригодиться. Вот, откройте сундук и посмотрите, что там.

Одна из женщин открыла сундук и вынула из него шубу, другая же, выкладывала на диван батистовые женские ночные рубашки, мужские новые кальсоны, шелковые чулки и нижние юбки.

— Скажите, товарищ, а можно взять зеркало? — спросила женщина, обращаясь к высокому мужчине. — Зачем им столько добра?

— Берите, берите, гражданка, не стесняйтесь. Видите, сколько здесь зеркал. На что буржуям столько! Оставьте им три смены белья, а остальное белье, забирайте.

У женщин моментально загорелись глаза.

— Погодите, гражданки! — жестко произнесла Нина. — Что это такое? Кто может мне ответить? Это грабеж или обыск!

Мужчина усмехнулся и со злостью посмотрел на девушку.

— А вы кто такая, чтобы задавать здесь вопросы? Хозяйка? Так что, замолчите! Мало вы пили нашу кровь?

— Какую кровь, что вы здесь несете, — ответила Нина.

— Это называется изъятие излишек у буржуазии. Это не грабеж, а выполнение решения районного Совета. Вам понятно, гражданка?

Одна из женщин, что была моложе другой, взяла со столика две черепашьи гребенки, коробку с пудрой и блестящие ножницы.

— Ну, товарищ, чего вы стоите? Берите, чего думаете. Вот шуба, теплая, буржуйская. Великолепно будет греть ваше пролетарское тело.

Любовь Алексеевна, до этого молча наблюдавшая за все этим, неожиданно для всех произнесла:

— Послушайте, гражданин начальник, вы говорите — изъятие излишков, но это единственная шуба моего мужа. Какие излишки?

— Заткнись! — с нескрываемой злостью ответил мужчина. — Ишь, ты, раскудахталась…. Может, в ЧК захотела? Я не посмотрю,