– Нет-нет, идите! Я сейчас совещаюсь с мистером Левицки.

Драматург удалился, а мистер Шнелленхамер задумчиво насупил брови.

– С этим Муллинером надо что-то делать, – сказал он. – Мне не нравится его поведение. Вы обратили на него внимание во время вчерашнего совещания?

– Нет, специально не обращал. А что?

– Слушайте, – сказал Шнелленхамер, – я не заметил в нем готовности к беззаветному служению и сотрудничеству. Всякий раз, когда я предлагал что-нибудь, он как-то странно дергал уголком рта. Выкручивал вверх, прямо-таки… ну, как это слово? Еще на «с» начинается.

– Скептично?

– Да нет! Серпично только пшеницу жнут. А-а! Вспомнил! Сардиночно. Всякий раз, когда я на него смотрел, он выглядел сардиночно.

Мистер Левицки исчерпал свою эрудицию.

– Вы хотите сказать, как сардинка?

– Да нет, не как сардинка. А холодно так и с презрительной усмешкой, ну прямо как Глютц из «Медуллы Облонгаты»[5], когда вчера на гольфовом поле он спросил меня, сколько я лунок прошел, а я сказал – одну.

– Может, у него в носу чесалось?

– Я своим служащим плачу не за то, чтобы у них чесалось в носах в рабочее время. Если им так уж нужно, чтобы у них в носах чесалось, так пусть чешется в неоплачиваемое время. Да и навряд ли. Не то он бы его почесал. Нет, сдается мне, что этот Муллинер много о себе возомнил и вот-вот поднимет бунт. У нас днем еще одно совещание по сценариям. Последите за ним и сами увидите. Вид такой зубастый и зловещий, прямо из гангстерского фильма.

– Понимаю. Сардиночный.

– Во-во! – сказал мистер Шнелленхамер. – И если это будет продолжаться, я знаю, что сделаю. В корпорации нет места для типов, которые сидят, кривят губы и выглядят сардиночно.

– Или пришибают драматургов черствыми булочками.

– Нет, не перегибайте палку, – сказал мистер Шнелленхамер. – Пришибать драматургов черствыми булочками – это в самый раз.

Тем временем, не подозревая, какая опасность угрожает его хлебу насущному, а точнее, его апельсиновому соку, Уилмот Муллинер сидел в углу столовой, угрюмо пялясь на стакан, содержавший его обед. Он впал в задумчивость и перебирал в памяти героев истории, которыми особенно восхищался: Чингисхан, Джек-потрошитель, Аттила – вождь гуннов…

Вот это был типус, что надо, мыслил он. Аттила этот. Имел привычку шастать по миру, выдирать у людей глазные яблоки и укладывать их аккуратными пирамидками. Самое оно, думал Уилмот, чтобы скоротать томительно тянущийся день. Он пожалел, что Аттила нас покинул. Такой человек был бы отличным другом.

Полагаю, зловещий смысл сцены, только что мною описанной, вам ясен: всего четыре дня диеты преобразили моего дальнего свойственника Уилмота из практического воплощения доброты и света в озлобленного мизантропа.

Порой мне кажется (сказал мистер Муллинер, задумчиво отхлебнув горячего виски с лимоном), что именно фанатическим увлечением диетами можно объяснить все беды, терзающие нынешний мир. Разумеется, ответственность в основном лежит на женщинах. Они прибегают к этим способам обретения стройности, их солнечные натуры меняются, и они изливают накапливающийся яд на своих близких мужского пола. А те, выглядывая, на ком бы отвести душу, избирают для этого мужское население соседней страны, которое, в свою очередь, высматривает, с кем бы подраться, потому что тамошние жены тоже сидят на диете, и не успеешь сосчитать до трех, как разражается война со всеми сопутствующими ей ужасами.

Именно это произошло с Китаем и Японией. Именно это кроется за всеми неприятностями с Польским коридором. А поглядите на Индию? Отчего Индия охвачена волнениями? А оттого, что ее обитатели питаются горсточкой риса от случая к случаю. В тот день, когда Махатма Ганди усядется за добрый кус сочного бифштекса да заест его пудингом с вареньем и стилтонским сыром напоследок, вы увидите конец всей этой чепухи с гражданским неповиновением.

А до тех пор нас ждут Беды, Беспорядки… одним словом – Хаос.

Впрочем, все это слишком глубокие проблемы. Вернемся к моему дальнему свойственнику Уилмоту.

В краткой речи, которую произнес врач, прописывая диету, он, как было у него в обыкновении, подробно остановился на духовном подъеме, обычном следствии диеты на апельсиновом соке. Сок одного апельсина, подчеркнул он, не только богат важнейшими витаминами, но также обладает мистическими свойствами, которые укрепляют и расширяют душу. И набросанный им портрет души, растопыривающей локти и выпячивающей грудь, в тот момент заметно смягчил муки, которые испытал Уилмот, выслушав свой приговор.

В конце-то концов, подумал молодой человек, переносить физические страдания изголодавшегося удава тяжко, зато приятно предвкушать свое преображение в современного Франциска Ассизского.

И вот теперь, как мы видели, произошло прямо обратное. Теперь, когда его обязали переделать себя в простой чан или бочонок под апельсиновый сок, Уилмот Муллинер начал поглядывать на своих ближних с омерзением. Его обаятельная улыбка сменилась кривой усмешкой. Ну, а его глаза, недавно такие добрые, пришлись бы в самый раз акуле-людоеду.

Приближение официантки, исполненной намерения убрать со столика его стакан, и открытие, что он сидит один в опустевшей столовой, напомнили Уилмоту о неумолимом беге времени. В два часа он должен был принять участие в совещании по сценариям в кабинете мистера Шнелленхамера – том самом, о котором этот последний упомянул в беседе с мистером Левицки. Уилмот поглядел на часы и увидел, что час настал.

Настроен он был угрюмо-мятежно. О мистере Шнелленхамере он вспомнил с отвращением. В нем крепло убеждение, что он, Уилмот Муллинер, будет знать, что делать, если мистер Шнелленхамер вздумает командовать.

При подобных обстоятельствах тот факт, что мистер Шнелленхамер, не успев до этих пор перекусить из-за многочисленных телефонных звонков, распорядился, чтобы перед ним на стол поставили тарелку с бутербродами, обретает значительную драматичность. Сценарист, которому стала бы известна подноготная происходящего, несомненно, нарек бы эти бутерброды Бутербродами Судьбы.

Мерзопакостную тарелку Уилмот заметил не сразу. В первые минуты его сознание воспринимало только привычное течение совещания по сценариям. Мистер Шнелленхамер критиковал эпизод сценария, стоявшего на повестке дня.

– Этот парень, как я себе представляю, – говорил он, имея в виду героя фильма, – попал в переплет. Увидел, как его жена целует какого-то типа, и, не зная, что на самом-то деле он ее брат, уехал в Африку охотиться на крупную дичь, и вот, значит, этот лев его завалил и примеривается сжевать его физию. Он смотрит в жуткие глаза зверя и понимает, что конец близок. Так вот, Левицки, по-моему, вы ошибаетесь, считая, что тут надо вмонтировать эпизод в кабаре.

– Видение! – объяснил мистер Левицки.