— Да вот, — замялась девушка, смутилась. — Вчера кое-что видела. Даже не знаю, как сказать…

Но кое-что кое-как, запинаясь и поминутно краснея, она-таки смогла рассказать.

— Вот! — Старец важно поднял вверх костлявый палец. — Говорят же вам, непослушным, что гадание вредное дело, ибо богопротивное! Не положено человеку знать наперед свою судьбу. Да ладно бы картишки раскинула…

— Я не умею, — пролепетала Глаша.

— Или воск на воду лила, — продолжал ругаться старец, — Так нет же! Самое страшное выбрала — от которого иная барышня и с ума сдвинется! И ради чего? Ради озорства!.. Вот скажи на милость, чего узнать-то желала?

— Я? Ну ничего особенного, как все…

Но договорить не сумела — на веранду в спешке вбежал Феликс:

— Серафим Степанович! Там!.. В общем, вам лучше самому на это посмотреть.

Старец редко видел своего помощника столь взволнованным. Потому без лишних расспросов поставил чашку и, покряхтывая, выбрался из-за стола.

— Ну да, вижу, согласен, изгородь действительно сломана, — покивал старец, оглядев место происшествия. — И что из этого следует? А? — спросил он, обернувшись к присутствующим. И сам же торжественно сделал вывод: — Что придется ее чинить!

— И что ее кто-то сломал, — не поддержал шутки Феликс. Он даже присел на корточки и тщательно осмотрел траву вокруг криво упавших разломанных жердей. А поднявшись, добавил: — Вчера еще изгородь была в порядке, я сам видел.

— Да чудище все поломало! Я ж о том и говорю! — всплеснула руками тетка, по инициативе которой сейчас здесь собралось едва ли не полдеревни. — Уж как меня испужало, проклятущее! Я цельную ночь за печкой просидела, икаючи! Из дому выйти боязно, все энто страшилище перед глазами мерещится!..

— Ну полно, — успокоил ее Серафим Степанович. — Объясните толком и по порядку, что же вы вчера увидели.

— Да я уж все Феликсу Тимофеевичу рассказала, — возразила очевидица, но тут же обстоятельно и с удовольствием повторила свою историю: — Вчера-то поздно легла, все по хозяйству хлопотала. А как легла, то глаз не сомкнула — всю ночь ее вон кот на дереве орал, будто угорелый…

— Да что вы, тетя Дуся! — возмущенно перебила Глафира. — Не может такого быть! Васька при мне всю ночь был, до самой зорьки.

— Знать не знаю, кто при тебе был, — отмахнулась «героиня», коей внимали сейчас все соседи. — А только оглоед твой сидел на этом самом дереве и вопил, как ошпаренный. Уж я не слепая, отличу как-нибудь — твой-то чернущий да жирный один такой на всю округу, второго поискать.

С ее слов выходило, будто из-за Глашиного кота, который всю ночь не давал спать своим мяуканьем, поднялась она ни свет ни заря. Пошла сюда, дабы снять несчастную беспризорную скотинку с дерева. Тут-то на нее и напало страшное, нечеловеческого вида чудовище. Ни много ни мало набросилось на бедную женщину и принялось душить. Судя по описанию потерпевшей, монстр был исполинского роста, кажется, выше дома, а пожалуй, и часовни. Рук у него было целых четыре, клыки железные. А самое страшное, что поразило потерпевшую до самой глубины души, — это глаза чудища. Большие, круглые, горят адским огнем и вращаются в разные стороны.

— Это чудище доктора Франкенштейна, — прошептала Глаша, ухватившись за рукав Феликса. — Я про него недавно читала. Оно не погибло! Оно ходит по ночам и ищет своего создателя. Ведь в книжке так и сказано, что доктор гнался за ним через всю Россию и Азию… Надо пойти на кладбище и посмотреть, сколько могил разрыто. Наверное, деда Сеню сожрал первого — он ведь хорошо сохранился к своим девяноста годам…

Однако с каждой минутой таинственное чудище становилось все больше и вскоре грозило превратиться в совершенно сказочного великана. Виной тому было прибавляющееся число слушателей и польщенная всеобщим вниманием фантазия сказительницы.

— Да брешешь ты все! — не выдержал в конце концов один из последних присоединившихся к толпе — невысокий мужичок со свернутым кольцом пастушеским хлыстом через плечо. — Не было у него четырех рук! И ростом он был чуть повыше — вон Егора! — и показал на стоявшего поодаль кузнеца.

— Да ты-то почем знаешь? — презрительно спросила тетка.

— Дык, — запнулся пастух, опасливо покосившись на Серафима Степановича. — Я ж его тоже вчера видал.

— А чего молчишь? — зашумели вокруг.

— А чего говорить? Еще скажете, примерещилось, пьяный был.

— Скажем! — хохотнул кто-то.

— Вот-вот, — покачал головой пастух. — А я, между прочим, уже который день…

— Рассказывайте, где, когда и что вы видели, — велел Серафим Степанович.

— Ну это, — стушевался новый герой под множеством взглядов. — То под утро уж было, после первых петухов. Солнце еще не поднялось, но уж видать хорошо… Я корову вот ейную искал, — показал он на стоявшую тут же соседку, — Отбилась от стада вчера да заплутала…

— Как же, искал он! — воскликнула предыдущая ораторша, недовольная отнятыми лаврами. — Пеструшка сама дорогу домой нашла, без провожатых. И как только такому скотину доверяем!..

— Ничего ж не случилось, — вяло пытался оправдаться тот. — Погуляла и пришла.

— Погуляла?! — теперь настал черед повысить голос владелице мятежной Пеструшки. — А ты ее нынче видал? Вся шкура в бороздах, точно ее звери драли! И молоко пропало!

— Неужто волки? Давно уж их не слыхать было… Вот беда-то! — зашепталась встревоженно толпа. Появившаяся в округе волчья стая казалась пострашнее любого чудовища.

— Да какие волки? — неуверенно возразил пастух. — Никаких волков не слыхал. Об кусты она ободралась, видно. А что молоко пропало — так это с испугу или ведьма наворожила, сглазил кто-нибудь…

— Точно! — закричали мужики. — Пошли к ведьме! У нее и спросим.

Женщины благоразумно промолчали. Но к избушке ведьмы отправились всей толпой.

— Ох, вот неожиданность!.. — удивилась ведунья, выйдя на крыльцо и увидав почти все селение в сборе. — Здравствуйте, люди добрые!

— Здравствуй, Марьяна. — Вперед вышла — вернее, выдвинули всеми уважаемую пожилую жену столяра. — Мы к тебе за советом пришли…

— Да за каким советом! — грубо перебила хозяйка коровы. — У буренки моей молоко пропало. Уж не твоих ли рук дело?

— У Пеструшки? Так нашли ее, значит? — участливо переспросила Марьяна.

— У нее самой, — важно кивнул пастух, — Ты, Марьяша, лучше скажи, где ты нынче под утро была да что делала?

— Я-то? — переспросила ведунья, обведя народ взглядом, — Дома была, спала. Вот его можете спросить, пусть подтвердит! — и указала на всему миру известного местного пьяницу, сразу попытавшегося спрятаться за спинами соседей.

Но народ зашумел, расступился и вытолкал мужика к крыльцу.

— Я ж чего? Я ничего, — бессвязно бормотал он, вжав голову в плечи.