Голос его звучал неестественно тонко, поскольку время для него уже текло не совсем так, как для прочего окружающего мира. И, стало быть, терять его было чуть ли не преступлением.

— Держись, парень, — сказал Ларион. — Сейчас будет трудно, но ты держись. Главное, думай, что делаешь, и помни: если даже совершишь ошибку, я могу сдать назад и все вернуть. Столько раз, сколько понадобится.

— Я знаю.

— Разговаривать нам не удастся, но я буду всегда рядом, буду за тобой следить.

— Вот и отлично.

— Ты точно готов?

— Точнее не бывает, — ответил Солон. — Погнали, я сказал. Нечего терять время.

«Да, он прав, — подумал Ларион, — я оттягиваю время, оттягиваю неизбежное. И смысла в этом нет никакого. Пора начинать. Время уходит, проклятое время».

Он еще раз взглянул на тарелку, на ее размазавшийся по четырем направлениям времени силуэт, на мальчика, в глазах которого светились восторг и нетерпение, а потом, чувствуя себя негодяем, самым мерзким на свете, окончательно превратился в ведьмака. Он стал холодным профессионалом, способным лишь двигаться к намеченной цели, даже не пытаясь рассуждать, не испытывая эмоций, проламывая все попавшиеся преграды, какими бы крепкими они ни были.

16

— А если ничего не получится? — спросил Шестилап.

— Значит, не получится, — ответил Ларион. — Мы все умрем несколько раньше положенного нам срока. Всего лишь.

— Ты пессимист.

— Да, конечно.

— И все-таки жаль, — сказал кот, окидывая взглядом будущее место сражения, — что нельзя провести операцию со временем на такой площади.

— Ты знаешь — можно, — отозвался Федоров. — Только для этого понадобится много добровольцев. Кто останется сражаться? Чем больше площадь, тем больше требуется народа. А тут, ты только посмотри…

Он обвел рукой открывавшуюся перед ними панораму. Пояс взорванных домов, проходы между которыми были закрыты баррикадами. Дома, находившиеся снаружи этого пояса, за стенами которых прятались солдаты орды. Дома, находившиеся внутри него, за стенами которых прятались защитники города. Еще где-то с одной стороны были боевые машины пехоты, а с другой стоял танк. И сюрпризы, неприятные сюрпризы, приготовленные с обеих сторон. Придет нужный момент и их пустят в дело.

— И еще при этом у всех у них тоже придется забрать личное время, — поддакнул кот. — А если в бою кто-то из них передумает? И потом, бой — это вещь, в которой все постоянно меняется. Попробуй уследи. Нет, так не получится.

— Вестимо, — буркнул Ларион.

— Ты бинокль нашел? Учти, мне он не нужен. Так что в данном случае о себе ты должен позаботиться сам.

— Нашел, — ответил Федоров. — Хороший. У помощника мэра буквально чуть ли не с руками вырвал.

— О! Значит, тоже посмотреть охота?

Ларион не ответил.

Он поерзал, устраиваясь поудобнее в том же самом кресле, в котором сидел вчера, прислушался к его скрипу, одновременно отметив, как ноет все тело. Так, словно пришлось всю ночь разгружать вагоны. И слегка кружилась голова, но на это обращать внимания не стоило. Главное, чтобы руки не дрожали, если придется стрелять.

А придется ли? Хочется надеяться.

Федоров вытащил бинокль из сумки и повесил ее на подлокотник кресла. Он знал: сумка еще пригодится, в ней лежит несколько предметов, которые, вполне возможно, ему сегодня понадобятся.

«И вообще, — подумал он, — если переживу этот бой и все пройдет как надо, завалюсь спать не менее чем на сутки. Да, никак не менее. Если, конечно, меня не убьет Анна. Как обещала. Может, так будет лучше? Может, это выход?»

— Думаешь, сегодня все решится? — спросил Шестилап.

— Почти наверняка. Слышал, час назад били барабаны? Громко были, уверенно. Значит, атаман очнулся и придет. Он не может ждать. Он должен захватить город сегодня, иначе его солдаты начнут сомневаться в его силе. Понимаешь, о чем я?

— То есть он может нарваться на восстание?

— Нет, не сейчас. Однако любой командир знает, что если солдаты в нем хотя бы раз усомнятся, рано или поздно ему это аукнется, и так больно, что небо с овчинку покажется.

— Сурово, — сказал кот.

— А ты что думал, командовать другими — сплошное удовольствие?

— Ну, судя по тому, как ты ведешь себя, когда сидишь на моей спине, — да.

Ларион ухмыльнулся.

На подобные подначки он перестал покупаться уже давным-давно.

— Не веришь? — спросил кот.

— Верю, — ответил Ларион.

— Ах веришь? По-твоему, это справедливо?

— Да. Ты везешь, я, если понадобится, стреляю из обреза. Ну и так далее. Каждый вносит свой вклад в общее выживание. Хочешь, чтобы я тебя повез? Научись стрелять. Вот только я тебя не унесу, а тебе лапы целиться и нажимать на курок не позволяют. Значит, самой природой предрасположено, чтобы ты вез.

— О! — сказал Шестилап.

Ларион взглянул на него не без интереса.

Ну-ка, что еще выдаст усатый? Однако тот предпочел помолчать. То ли доводы признал действенными, то ли стал прикидывать, как бы приспособить к своим лапам огнестрельное оружие.

Ну и замечательно. Пусть подумает. Полезно.

Федоров снова поерзал, откинулся на спинку кресла, невольно понюхал воздух. Ему теперь, наверное, еще долго будет чудиться запах летающей тарелки. Тот, казалось, плотно впитался в его легкие и кожу, стал напоминанием. О чем? О сделанной работе? Наверное, так. О выборе, совершенном еще раньше? И это — тоже. Но главное…

Да нет, все обойдется. Город будет спасен, а значит, они победят. Победителей, как известно, не судят.

Рядом с ним послышался громкий шорох, и Ларион невольно схватился за автомат. Оказалось, это всего лишь кот. Бесшумно вошел в квартиру и теперь тащил из нее старый порванный матрац. Порванный-то он порванный, да и пружины торчат, но, если расположить его на балконе и выбрать местечко почище, можно вполне удобно устроиться, вытянув все шесть лап.

— Ну, теперь еще только попкорна ко всему прочему не хватает, — сказал Ларион.

— А что такое попкорн?

— Еще до нашествия ведьм была штука такая, которую ели на… гм… на разных зрелищах.

— А какая она на вкус?

Шестилап затащил-таки матрац на балкон и с триумфом на нем улегся.

— Не знаю, как объяснить, — сказал Федоров. — Вот попадется у какого-нибудь торговца — куплю и дам попробовать.

— Ловлю на слове.

Кот сменил позу, лег, подогнув под себя все лапы, и прищурившись, взглянул вверх. Ларион тоже посмотрел на солнце, заметил, что оно уже поднялось над крышей ближайшего дома, сладко зевнул. Спать хотелось просто немилосердно. Там, где должна была начаться битва, ничего до сих пор и не происходило. И так легко было откинуться на спинку кресла, расслабиться.