Женя замолчал, тяжело сглотнул вязкую слюну, ненадолго закрыл глаза, но и этих секунд хватило, чтобы ярко увидеть лица тех, кто больше не с ним. И ведь каждая смерть какая-то несуразная, люди не могут так глупо уходить. Отец, отличный пловец и здоровый мужчина, утонул, мать через год выпала из окна десятого этажа. Младший брат ушел из жизни от передозировки. В смерти брата Фролов винил только себя, ведь после гибели родителей вся ответственность за Игоря легла на его еще не окрепшие плечи. Фролову тогда было всего семнадцать, и ему казалось, что все самое лучшее впереди. А как оказалось, лимит на счастье он исчерпал. Следующие пять лет были самыми тяжелыми для него.

– Но ты знаешь, – Женя неожиданно улыбнулся, – время шло. Нет, сначала оно тянулось, как резина, а потом побежало. Я прошел через все круги ада, прежде чем смог начать новую жизнь и найти смысл, который оказался в небе. Я не хочу и не буду говорить о том, что я пережил за эти годы. Со временем я заставил себя спрятать внутри все, что мешало мне двигаться дальше. Очень глубоко, чтобы даже в самые тяжелые дни не вспоминать. Это очень сложно – хранить в себе любовь к людям, но не позволять вспоминать их лица.

По Жениной щеке стекла скупая мужская слеза, которую он стер быстрым движением. Василиса оторопела, сползла с дивана и села рядом на пол, чтобы Женя не смотрел на нее снизу вверх.

– А это чудовище заставило тебя все вспомнить? – подвела итог Василиса.

– Да, – согласился пилот. – Я даже вспомнил, какой мама была в юности. У нас дома хранился альбом. Все до деталей вспомнил – от ее девичьей улыбки до первых морщин на лице. Вспомнил отца и тот день, когда я в последний раз видел его живым. Увидел брата на больничной койке и часы в палате, показывающие время смерти. Все как наяву, все заново. Пережил вновь то, что не мог долгое время забыть, что разрушило мою жизнь. И ни одного хорошего воспоминания. Говорят, что душу можно излечить новыми светлыми впечатлениями, ощущениями. Но самое страшное в том, что хорошего со мной ничего не происходило. Только небо. Я уже однажды терпел крушение, это было несколько лет назад. Наш транспортник подбили в Таджикистане. Попытка взять нас в плен, смерти тех, кто так нуждался в помощи. Потом я просто не смог пройти медкомиссию и добровольно-принудительно оперативно написал рапорт. Но, несмотря на все это, продолжал любить небо и не видел свою жизнь без него. Все изменила одна частная компания, которая набирала опытных пилотов, в числе которых оказался я. До сих пор считаю это чудом. Но даже небу от меня словно противно.

Пилот, поймав себя на том, что уходит в дебри воспоминаний, снова замолчал, вернувшись к проверке оружия. Только руки его не слушались, предательски тряслись.

– Я пытался противопоставить этой твари хоть что-то хорошее, что во мне сохранилось, но не нашел. Вот что ужасно, Вась. Не терять страшно, а ничего не иметь. Мне даже падать было не страшно. Когда твой возраст близится к тридцати, а у тебя ни кола ни двора, смерть кажется не такой уж далекой, как в детстве. Вот и я считал, что умереть в небе не страшно. Видишь, как смешно получается? Меня и небо отторгает, и смерть не забирает.

Девушка слушала молча, с пониманием и замиранием сердца. Что могла сказать она? Они оба прожили почти три десятка лет, но совсем не похожие друг на друга десятки. У Василисы, пусть и в большей степени предоставленной самой себе, было все – любовь родителей, младший брат, карьера, которая успешно шла в гору, друзья. Но неожиданно для себя она поняла – ей тоже нечего было бы противопоставить в ответ мутанту. У молодых людей были совершенно разные судьбы, но, несмотря на это, у них было общего больше, чем могло показаться.

– Вот так, – Женя неожиданно приободрился и выпрямился. – Ты только пообещай мне кое-что.

– Да, конечно, – оживилась Титова.

– Когда мы со всем разберемся и вернемся и твоя несметно богатая компания купит новый самолет, у тебя не будет стоять вопрос о пилоте.

– Конечно не будет. – Василиса искренне улыбнулась Жене.

Подвинувшись к пилоту, Титова положила ладошку ему на плечо и открыла рот, но ничего так и не сказала, не смогла выразить то, что чувствует.

– Давай думать, что будем делать дальше. – Фролов перевел разговор на другую тему. – Я предлагаю вернуться, все честно рассказать Флаю, отдать ему этот злополучный артефакт. Убежища он, конечно, не даст, но, может, хоть направит нас в сторону ученых. Это единственная государственная организация в Зоне, если не считать военных. Доберемся до ближайшей базы, а там переждем время, пока связь не появится.

– Да, – согласилась девушка, не найдя лучшего варианта. – Так и поступим. Осталось понять, как дойти без проводников до Тропаревского парка.

– Той же дорогой будем возвращаться. Я помню, как мы шли. Тем более сейчас сильные осадки, – Женя кивнул в сторону окна, по которому барабанил дождь. – Значит, хлопчак прибило к земле и идти стало безопасней.

Пока Фролов говорил, он проверил оба автомата, вернул Титовой ее ствол и тяжело поднялся с пола. Навязчивая боль в теле от непривычных нагрузок с каждым часом становилась все сильней. Хорошо бы приложить артефакт, которым лечили Титову. Или хотя бы несколько таблеток обезболивающего.

– Готова? – спросил Женя, отодвигая шкаф от двери.

– Нет, – честно ответила Титова. – Но это ведь ничего не меняет?

В ответ пилот промолчал и вышел на лестничную площадку.

– Я забыл тебя спросить, – опомнился Фролов, когда они оказались на улице. – А откуда у тебя «макаров»?

– Морок дал. Сказал – пригодится. Он словно знал все наперед. Хотя… может, так оно все и есть.

Теперь их маленькую группу возглавлял Женя, а Василиса, выдерживая дистанцию в пять шагов, замыкала. Через каждые пятнадцать метров она оборачивалась, внимательно всматривалась в серый пейзаж разрушенной Москвы и, не заметив ничего подозрительного, спешила за Женей. Скорость их передвижения значительно уменьшилась. Пилот бросал перед собой небольшие камушки, внимательно следил за траекторией их полета и только после этого шел сам. Даже несмотря на то, что некоторые ловушки были отчетливо видны, Женя все равно перестраховывался. Улица, по которой они шли, просто кишела самыми разными аномалиями. Одни били в него огненным столбом, другие расстилали свои электрические молнии по земле, третьи, гравитационные, втягивали в себя воду и через время с громким хлопком извергали ее из себя. Наблюдая за этим свето-шумовым и пиротехническим аномальным представлением, молодые люди думали, как они смогли выжить в первые дни здесь? Удача ли это? Или, может быть, Судьба? Но Василиса в судьбу не верила, считая это уделом слабовольных людей, оправдывающих свои несчастья злым роком. Но, как человеку точных цифр и формул, ей не менее тяжело было поверить и в удачу. Наверное, в Зоне все организовано иначе. За те дни, которые они провели здесь, приходилось неоднократно слышать о том, что Зона – живой организм. Кто-то отзывался о Зоне как о стерве, кто-то говорил о ней с любовью, как о родной матери, кто-то боится, как пьяного отца, но в одном большинство сталкеров сходились – Зона живая.