Райзнер подошел к большому окну и отодвинул угол шелковых французских штор, ниспадавших волнообразными складками. Какое-то время он молча смотрел на движение людей и экипажей по Невскому проспекту.

— Завтра в полдень состоится заседание военной комиссии под председательством великого князя, — сказал он, не оборачиваясь. — На ней будет обсуждаться ход перевооружения армии. У меня такое чувство, что финальный аккорд этой зловещей фуги[70] прозвучит именно там. А я до сих пор не понимаю тональности…

Последняя лекция генерала Верховского была подобна победе князя Олега, прибившего свои щиты на ворота Царьграда[71]. Орест Павлович был в ударе: он шутил, обличал, намекал на деликатные обстоятельства, непринужденно жонглировал цифрами, фактами и цитатами — словом, царствовал над залом. Аплодисменты то и дело прерывали выступление.

— Нет смысла сидеть и ждать, надо действовать! — вышел он на коду[72]. — Американские компании готовы поставить нам до миллиона винтовок!

— О каких компаниях идет речь? — поинтересовались из зала.

— Поверьте, таковых достаточно! — заверил слушателей лектор. — И они известны на весь мир — «Ремингтон», «Вестингхаус», «Брэдли Гарланд». Американская промышленность находится на подъеме. У того же «Ремингтона» только что открылся величайший в мире ружейный завод в Бриджпорте! А участники «Брэдли Гарланд» представляют самые большие финансовые интересы Америки. Ведущие европейские державы размещают там заказы. А мы все ждем. Спрашивается: чего?

По залу пошел гул возмущения нерасторопностью русского правительства.

— Если мы сейчас же, сегодня же не озаботимся вооружением армии, мы обречем русского солдата на новые муки и страдания! — громыхал Верховский. — Вспомните трагедию Шипки! Да, величайшее мужество, но и — трагедия! Сколько можно заливать геройской кровью русского солдата глупость генералов и воровство интендантов? Да здравствует могучая и непобедимая Россия!

Последние слова потонули в аплодисментах и возгласах восторга.

Сделав несколько сдержанных поклонов, Верховский удалился за кулисы, где царил полумрак и стояли части декораций из какой-то античной трагедии.

— Складно вещаете, господин генерал, — раздался голос у него за спиной.

Орест Павлович повернул голову и взглянул на человека в черной гимнастерке, вышедшего из-за фанерной колонны. Пустые, словно выцветшие, глаза его производили неприятное впечатление.

— Я не нуждаюсь в ваших оценках, — сухо отозвался лектор. — Если вы от господина Брусникина, извольте исполнить то, за чем присланы. Я ждал вас до начала лекции!

— Только что-то не помню я тебя на Шипке, — пристально глядя неподвижным левым зрачком, произнес человек.

— Вы что себе позволяете?! — вспыхнул генерал.

Белоглазов сделал шаг навстречу Верховскому.

— Семнадцать отбитых атак помню, — сказал он. — Двадцать три солдата, погибших за полчаса — помню. А тебя, горлопан, не помню.

Отставной вахмистр сделал еще один шаг и прижал опешившего собеседника к бутафорской скале, на которой, очевидно, по вечерам распинали Прометея. Генерал пошарил глазами, пытаясь отыскать хоть кого-то за кулисами Публичного театра. Из зала доносился гомон публики, но здесь, за сценой, не было ни единой живой души. Орест Павлович хотел было позвать на помощь, но опасение предстать перед поклонниками в незавидном положении удержало его от этого отчаянного жеста.

Тем временем Жарков пробирался сквозь бурлящую массу разгоряченных эффектной лекцией зрителей в сторону сцены. Никакого происшествия, о котором накануне предупреждал Ардов, он так и не дождался, а сама лекция произвела на Петра Павловича неприятное впечатление.

Достигнув сцены, криминалист не обнаружил ступеней наверх, и был вынужден повернуть обратно — к выходу из зала, чтобы попытаться пробраться за кулисы через служебные помещения.

Белоглазов прижал генерала к «скале» и буквально обжигал горячим дыханием:

— Паркетный генералишка, болтун наемный. Из-за таких, как ты, весь мой взвод перебили за полчаса. Перещелкали, как куропаток! А ты что слал императору? «На Шипке все спокойно»? Патронов нет, еды нет… В двадцатиградусный мороз солдат раздет. «На Шипке все спокойно»?

— Вы что-то путаете, — пытаясь не терять остатков достоинства, возразил Орест Павлович. — Я как раз наоборот! Я за вас… Я тоже хочу, чтобы в следующей войне наш солдат был как следует экипирован и вооружен…

— План хитрый, слов нет, — зло ухмыльнулся герой Шипки. — Да вот есть одна закавыка — это я! На мне вы спотыкнетесь. Прежде чем войну начинать, надо своих предателей передавить. А после мы уж и за турка возьмемся. На это я жизни не пожалею. Ни своей, ни твоей.

Белоглазов сделал резкое движение и как будто ударил генерала кулаком в живот, отчего у последнего возникло выражение удивления на лице.

— Орест Павлович! — где-то за арьерсценой[73] раздался голос распорядителя. — Вы здесь? Вас спрашивают!

Белоглазов с силой ткнул генерала другой рукой в плечо, сделал шаг назад и растворился в кулисах.

Через несколько мгновений Верховского обнаружил Жарков в сопровождении распорядителя театра. Генерал стоял на носочках, прижавшись спиной к бутафорской скале, и смотрел на пол немигающим взглядом. Седая борода была испачкана струйками натекшей из уголков рта крови. Из тела Ореста Павловича торчали две железные трубки — одна в верхней части живота, другая — в области левого плеча.

— Никак, штыками пришпилили? — изумился криминалист, верно определив орудие убийства по торчащим трубчатым муфтам, при помощи которых штык надевается на ствол.

Распорядитель, полноватый лысый господинчик с шелковым бантом, тихо заскулил и попятился в поисках выхода. Жарков зажег спичку и взглянул на основания клинков. На обоих отчетливо читалось заводское клеймо «Шательро»[74] — точно такое же, каким был отмечен штык, полученный Ардовым в результате вчерашней схватки в «курятнике».

После обер-полицмейстера Илья Алексеевич заглянул на обед к Баратовым. Новые ссадины на лбу крестника не на шутку всполошили Анастасию Аркадьевну. Также от внимательного взгляда княгини не ускользнуло то обстоятельство, что Ардов избегает лишний раз тревожить левую руку, явно травмированную. Сыщику пришлось изобрести невероятную историю про развалившийся от обилия архивных дел старинный шкаф в участке, под обломками которого Илья Алексеевич и получил незначительные увечья.