– Сколько мне было лет? – спрашивает она у Луны-фамильяра.

«Три», – отвечает серо-серебристый шар, парящий у нее над грудью. Лукасинью было тринадцать.

Теперь ему пятнадцать, а ей пять, и они в его квартире в глазу Шанго. Он вызвал нескольких длинноруких высокоточных ботов, и они проводят долгий вечер, играя с лицами. Каждый программирует своего бота, чтобы тот рисовал ему краской из распылителя новое лицо: чья выдумка вызовет самый сильный отклик, тот и победил. Она это помнит. Ей не хочется снова пересматривать эту сцену в деталях, которые потускнели со временем. Морды животных, театральные маски, супермодный макияж и боевая раскраска воинов. Демоны и ангелы, черепа и кости. Потом Лукасинью отворачивается, и рука бота принимается трудиться усерднее, чем до этого, пляшет и пляшет, мечется туда-сюда, рисует круги и совершает резкие пробежки по невидимому лицу кузена.

Он снова поворачивается.

Его лицо – глаза. Ничего, кроме глаз. Сотня глаз.

В тот раз она закричала. Кричит и сейчас. В тот раз она сбежала, но теперь остается. Она может смотреть на лицо из сотни глаз. Видала и похуже.

Теперь ей шесть, и она идет по секретной тропке к своему особому бассейну, который наполнен слезами Йансы, но тут выясняется, что Лукасинью этот бассейн отыскал, и они с приятелем в воде, голые, смотрят друг на друга. И она говорит: «Это мой бассейн». А они поворачиваются – и такие: «Ой, это ты…» – и отстраняются. Теперь Луна понимает, чем они занимались, но в тот раз она сказала: «Я тоже хочу к вам». И парни сбежали, словно она налила в воду яд.

Приятеля Лукасинью звали Дейстар Олавепу, говорит ей Луна-фамильяр. Они были в одном коллоквиуме в Жуан-ди-Деусе. Луна теперь понимает: они сбежали не потому, что она застукала их играющими с пенисами друг друга, но потому, что Лукасинью протащил однокашника в Боа-Виста, скрыв его от сети безопасности. Она думает: «Но от сети не скрыться, она проверяет всех. Дейстара пропустили». Следом приходит мысль: «Дейстар – красивое имя».

Теперь ей семь, и Боа-Виста полон суетой, музыкой, светом и людьми в чудесных нарядах, а она гоняется за декоративными бабочками среди гостей. На ней белое платье с ярко-красными пионами, и, куда бы она ни пошла, все говорят, какая она красивая. Вот Лукасинью со своими приятелями по Лунной гонке, и Луна говорит девушке из Маккензи, что ей нравятся ее веснушки, но Лукасинью прогоняет кузину, потому что она просто ребенок. Но все в порядке, ведь приехала тиа Ариэль, а еще есть Лукас, Карлиньос, Вагнер и бабушка Адриана. Луна цепляется за воспоминание о вечеринке в честь Лунной гонки Лукасинью, так как это последний раз, когда Боа-Виста был счастливым местом. Но память по-прежнему хлещет неумолимым потоком: миллионы секунд записаны, помечены, отправлены на хранение. Воспоминания фамильяра простираются дальше, чем воспоминания Луны. От этой мысли у нее кружится голова.

Луна знает, что нужно, чтобы в мыслях прояснилось.

Новая комбинация: кардамон, ваниль, кешью. Точно будет успех.

– Только я одна?

– Только ты одна, – подтверждает доктор Гебреселасси. Луна изучала более доступные служебные туннели и воздуховоды медцентра, когда ее фамильяр получил сообщение. Кориолис – старый, гораздо старше Боа-Виста; его корни уходят глубоко в обод кратера. Она ходила по коридорам, покрытым толстым слоем пыли, заглядывала через шлюзовые оконца в запечатанные лабиринты, где царил вакуум; сунула нос в шахты, уходящие далеко в прошлое города, и оттуда ответило эхо, когда она прокричала свое имя. Потом фамильяр сообщил, что Лукасинью пришел в себя, она может с ним повидаться – и Луна бросилась бежать.

– Вы ему макушку назад приделали?

Доктор Гебреселасси опять причудливо мотает головой.

– Да мы ее и не снимали. Ступай же. Иди к нему.

Он сидит. Глаза закрыты, дыхание поверхностное. Он ужасно худой и бледный. Луна видит, как сквозь его лицо просвечивает череп. Руки, лежащие на простыне, похожи на палочки для еды. Грудь – палатка, туго натянутая на ребрах. Цзиньцзи, фамильяр, парит над головой, свернувшись в нечто вроде модели Солнечной системы, с колесами внутри колес. Луна никогда раньше не видела, чтобы фамильяр так себя вел.

«Цзиньцзи в режиме минимального интерфейса, – говорит Луна-фамильяр. – Он редактирует и обрабатывает петабайты заархивированной биографической информации».

Луна на цыпочках подходит к кровати. Она чувствует, как от ее шагов срабатывает система, удерживающая комнату в равновесии. Ощущает машины в стенах, полу и низком потолке. Не может избавиться от ощущения, что они бросились врассыпную в тот момент, когда она коснулась дверной ручки, и что стоит ей сделать это опять, выскочат из своих убежищ и вопьются в Лукасинью.

– Лукасинью?

Он открывает глаза. Видит ее. Узнает.

– Луна.

Завсегдатаи в лифте замечают и улыбаются. Это как яркий рассвет рабочим утром. Охрана Орлиного Гнезда замечает и кивает. Кодеры в бэк-офисе Орла замечают и шепчутся. Прислуга Лукаса замечает и подмигивает. Алексия плавной походкой идет мимо, не забывая ступать по-лунному, и сияет.

«У Железной Руки был секс».

Лукас в Оранжевом павильоне: навес, два сиденья, каменный стол в конце поросших деревьями террас; бусина на краю хаба Меридиана.

– Ты опоздала.

– Прости, – отвечает она, не в силах сдержать улыбку, но та выглядит профессионально. – Как обстоят дела?

– Разбираемся с судьями и правовой системой. В Меридиане, Царице и на обратной стороне за последние двадцать четыре часа лишили лицензии двадцать два человека. – Лукас потягивает мятный чай из бокала-«тюльпана». Алексии не предлагает. Он знает, что она ненавидит этот чай. Лукас ставит на стол хрупкий сосуд. – Я хочу, чтобы он был здесь, Алексия. Хочу, чтобы он был со мной. Я забыл, что ты его никогда не встречала. До тебя наверняка дошли слухи, что он транжира и плейбой. Но он добрый и храбрый. Намного храбрее и добрее меня. Он справился с Лунной гонкой. Я ее так и не осилил. Он спас Коджо Асамоа. Вернулся – в вакууме! – чтобы спасти этого парня. Все об этом забывают. Асамоа не забыли. Ле.

Алексия напрягается. Лукас никогда раньше не использовал ее апелидо.

– Мне нужно, чтобы ты отправилась в Святую Ольгу. Встретишься там с представителями ВТО – Луна, Космос и Земля.

Внутренняя улыбка, сияние от недавней близости, небрежно-развязная походка, выражающая сексуальное превосходство, – все исчезает. Она цепенеет. Не осознает, сказала ли «нет» вслух.

Лукас продолжает:

– Ко мне приходил Евгений Воронцов. У него предложение… ну, что-то вроде. Я намерен его выслушать. Но сам не могу туда поехать – мне нужно выглядеть безупречным и безгрешным перед УЛА.

– Когда? – спрашивает Алексия.

– Завтра.

– Завтра?

Лукас Корта поднимает бровь: