Дом посреди леса был полон Темных Охотников. Они что-то праздновали: ярко горел огонь в камине, стол ломился от выпивки и разнообразных блюд. Гости смеялись и болтали между собой, как братья. Как одна семья.

Астрид не узнала никого, кроме Ашерона, но Зарек, очевидно, знал их всех.

Сжав руку в кулак, он оторвался от окна и двинулся к двери лесной хижины.

— Впустите меня! — крикнул он и забарабанил кулаком в дверь.

Дверь отворилась. На пороге показался молодой Охотник — мускулистый блондин в наряде байкера: кожаных штанах и жилете, расшитом алыми кельтскими узорами. Его красивые карие глаза при виде Зарека потемнели от отвращения.

— Тебе здесь не место, — отрезал он и попытался захлопнуть дверь.

Однако Зарек удержал дверь рукой.

— Черт побери, кельт, впусти меня!

Кельт отступил назад, но теперь дорогу Зареку преградил Ашерон.

— Что тебе нужно, Зет?

Зарек устремил отчаянный взгляд в суровое, словно высеченное из камня лицо своего наставника.

— Я хочу войти. — Поколебавшись, он выдавил: — Пожалуйста, Ашерон, впусти меня!

Ни одно чувство не отразилось на каменном лице Ашерона.

— Тебе нет места среди нас. И никогда не будет.

И он захлопнул дверь.

— Будь ты проклят, Ашерон! Будьте вы все прокляты! — Зарек бесновался у двери, колотя в нее кулаками и ногами. — Лучше убей меня, слышишь, ты, ублюдок! Убей!

Когда он заговорил снова, ярость ушла из его голоса. Теперь он говорил тихо, жалобно, словно сломленный ребенок, и это тронуло Астрид еще сильнее, чем его мольба о смерти.

— Впусти меня, Эш. Пожалуйста. Клянусь, я больше не буду. Я буду хорошим. Прошу тебя! Не оставляй меня одного! Мне так холодно! Я так хочу тепла! Пожалуйста!

Астрид ощутила, что по щекам ее текут слезы.

Но дверь оставалась заперта.

Охотники за стеной пировали и веселились, и никто не вспоминал о Зареке.

В этот миг Астрид вполне ощутила то страшное, беспросветное одиночество, которое сопровождало его всю жизнь.

— Ну и черт с вами! — взревел Зарек. — Вы мне не нужны! Мне никто не нужен!

Он оторвался от двери, и лесная хижина растаяла у него за спиной, но звуки веселого пира еще звенели в воздухе. Зарек бессильно опустился на колени в снег. Ветер хлестал его по лицу, метель запорошила волосы и ресницы.

Он прикрыл глаза, словно не мог больше слышать доносящегося издали шума и смеха.

— Мне никто не нужен, — шептал он. — Мне ничего от вас не нужно.

И вдруг, как часто бывает во сне, все снова изменилось: теперь Зарек оказался у дверей своего собственного дома.

Ветер стих, утихла и метель. Стояла тихая, ясная ночь.

— Астрид! — ее имя он выдохнул, словно молитву. — Как бы я хотел, чтобы ты была со мной!

При этих словах Астрид застыла, боясь шевельнуться. Никогда прежде он не произносил ее имени, и в его устах оно звучало, как музыка.

Он поднял взор в темное небо, где мерцали миллионы звезд.

— «Хотел бы я знать, зачем звезды светятся, — проговорил он задумчиво, вновь цитируя „Маленького принца“. — Наверное, затем, чтобы рано или поздно каждый мог вновь отыскать свою».

Зарек вздохнул. Обхватив руками колени, он продолжал неотрывно всматриваться в звездное небо.

— Я нашел ее — свою звезду. Она — сама красота, само очарование. Сама доброта и милосердие. Мой теплый огонек посреди бесконечной зимы. Хрупкая — и сильная. Отважная — и нежная. Но я не могу к ней прикоснуться. Никогда не осмелюсь.

Астрид, затаив дыхание, слушала его поэтическую речь. Сама она никогда не задумывалась о том, что ее имя по-гречески означает «звезда».

Но Зарек об этом вспомнил.

Может ли быть убийцей человек с таким поэтическим даром?

— Астрид, — повторил он задумчиво. — Моя Цирцея. Но Цирцея превращала людей в животных, а ты сумела сделать человеком дикого зверя.

И вдруг его охватил гнев: он яростно топнул ногой, взметая снег.

— Что я за идиот! Мечтаю о звезде, которая никогда мне не достанется!

И он снова с тоской устремил глаза в небо.

— Ни одному человеку не суждено дотянуться до звезды. А я даже не человек!

И, закрыв лицо руками, он зарыдал.

Астрид почувствовала, что больше этого не вынесет. Она хотела вырваться из его сна, но не могла этого сделать без помощи М'Адока.

Ей оставалось лишь стоять рядом с Зареком, следить за ним, быть немой свидетельницей его невыносимого горя.

В жизни он иной. Железный человек, способный выдержать любой удар. Невозможно себе представить, чтобы он расклеился или проявил какие-то чувства, кроме гнева. А подойти к нему вплотную, прикоснуться, утешить, ободрить просто немыслимо.

Только во сне Астрид открылись потаенные глубины его сердца. Его ранимость. Его хрупкая красота.

Только теперь она по-настоящему поняла то, чего этот человек никогда никому не показывал.

Его нежную, поэтическую душу, глубоко оскорбленную людской злобой и равнодушием.

Всей душой Астрид желала облегчить его страдания! Взять его за руку и повести за собой в мир, в котором он не будет изгоем. Показать, что и он может потянуться к кому-то и не будет отвергнут.

Ни разу за все столетия своей жизни, ни к одному из своих подсудимых Астрид не испытывала того, что сейчас чувствовала к Зареку. Он затронул какую-то глубинную часть ее существа, — прежде Астрид и не подозревала о ее существовании!

И больше всего он задел ее сердце. Сердце, которое, как она боялась, заледенело навеки.

Но теперь оно снова билось, жарко и взволнованно — ради него.

Нет, она не может больше стоять и смотреть на его муки!

Не раздумывая о том, что делает, Астрид перенеслась в его хижину и распахнула дверь…

Сердце Зарека на мгновение замерло в груди, когда, подняв глаза, он увидел перед собой ее небесное лицо.

Нет, не небесное — прекраснее любых небес!

Никогда еще, ни в одном сне никто не отворял ему запертую дверь.

Но теперь это сделала Астрид.

Она стояла в дверях, ласково улыбаясь ему. Светло-голубые глаза ее больше не были слепы — она смотрела прямо на него. Смотрела жарким, призывным взглядом.

— Входи, Зарек. Входи и позволь мне тебя согреть.

Не думая, что делает, он вскочил и сжал ее протянутую руку. Наяву Зарек никогда, ни за что не осмелился бы до нее дотронуться, но ведь это сон!

Рука ее была теплой. Почти горячей. На миг ему показалось, что ее прикосновение обжигает.