Миротворческая инициатива Германии получила довольно широкий отклик в крестьянской среде. Именно в связи с ней в перлюстрированной переписке впервые появляются призывы к прекращению войны. В их ряду, кроме процитированного выше письма Новикова можно назвать послание К. Сахарука из Новгородской губернии от 3 декабря 1916 г. А.Ф. Керенскому (такое же письмо было послано им и Милюкову). «Дай Бог, чтобы предложение Германии приступить к мирным переговорам, было принято», – выражал надежду Сахарук, добавляя: «Все крестьяне при встрече со мной только и говорят: пошли Ты, Господи, скорей мир, полно проливать невинную кровь»[426]. Непримиримая позиция депутатов вызвала недовольство сельских жителей. «Государственная дума не вправе кричать на весь свет, что она не согласна принимать мирные предложения Германии, еще не зная, в какой форме они будут, и что Германия будет предлагать», – писал 5 декабря 1916 г. на имя М.В. Родзянко «уполномоченный от имени более двухсот граждан Рыбинска и Рыбинского уезда» В. Васильев, – «Народ желает, чтобы, пока не поздно, был заключен мир»[427].

Но депутаты были непреклонны. Член фракции кадетов Ф.И. Родичев свёл немецкую инициативу к неприемлемому предложению: «просите прощения – я подумаю»[428]. Интересно, что сторонниками войны до победного конца показали себя даже правые. «Предложение мира – одна демонстрация и вместе провокация», – писал 5 декабря 1916 г. входивший в их фракцию Г.А. Шечков. «Надеются немцы возбудить у нас всех тех, которые с первого дня войны мечтали не о победе, а только о мире, во что бы то ни стало», – разъяснял депутат. Но, добавлял он, «это им не удалось»[429]. Примерно также рассуждал прогрессивный националист

А.И. Будрин, считавший, что «враг германец» «предлагает мир как брошенную кость, авось мол, перессорятся»[430]. Конечно, среди депутатов присутствовали и сторонники прекращения войны. Но они не решались открыто высказаться. Так священнослужитель С.Н. Остроумов (фракция земцев-октябристов) хотя и полагал, что «союзникам пора бы подумать о прекращении кровопролития», но не говорил об этом публично, сознавая, что подобное заявление «от октябриста-священника вызовет бурю негодования». Причем «тем сильнее будет это негодование, что многие из негодующих будут чувствовать справедливость заявления»[431].

Судя по материалам перлюстрации, не получила одобрения идея сепаратного мира и в войсках. 6 декабря 1916 г., офицер штаба 3-й армии передавал свои впечатлением так: «Вся армия к немецкому предложению о мире отнеслась прямо с насмешкой и каким-то даже озверением»[432]. В нашем распоряжении имеется и одно солдатское письмо на эту тему. Рядовой С. 2 декабря писал М.В. Родзянко: «Мы будем за нашу свободу биться за жизнь и смерть, нам необходимо разбить наших врагов, отомстить немцам за их услугу, за 1905–1906 гг.»[433]. Этот солдат явно выражал точку зрения социалистов-оборонцев, видевших в Германии оплот европейской реакции, поддержавший в своё время борьбу царизма с революцией. Таким образом, мы видим, что идея «войны до победного конца», характерная для образованного общества проникла и в солдатскую массу.

Если немецкие предложения российская элита сходу отмела, то миротворческая инициатива Вильсона вызвала в её среде значительное беспокойство (5 декабря президент США обратился к воюющим странам с вопросом: на каких условиях они готовы заключить перемирие?). 11 декабря депутат-националист А.И. Савенко сообщал в Киев «В Таврическом дворце сегодня большое волнение по поводу выступления Вильсона». В письме Савенко содержится интересный анализ ситуации: «Можно думать, что Америка, страшно обогатившаяся во время войны, боится продолжения войны: она боится, что Европа, задолжавшая Америке множество миллиардов, может обанкротиться. И если Америка решит прекратить войну, она сделает это в один месяц. А то обстоятельство, что она грозит, позволяет опасаться, что Америка приняла решение. Это делает положение страшно сложным и трудным. Теперь Америка предложила сообщить ей мирные условия. Вообрази: Германия ей ответит – я согласна мириться на условиях статус-кво и установления на будущее третейского суда. Что тогда? Если союзники скажут “нет”, то Америка заявит: “А, значит, вы ведете завоевательную войну или воюете для войны?” И тогда она раскроет скобки своих нынешних формул угроз…Америка может очень скоро придушить голодом Англию и Францию…Словом дело обстоит очень серьезно, и я ставлю 50 % за мир»[434].

Такой же тревогой проникнуто письмо Ф.Ф. Кокошкина П.Н. Милюкову от 13 декабря. Кокошкин констатировал, что «вопрос об ответе на ноту Вильсона составит особый и весьма трудный вопрос». Московский корреспондент Милюкова выступал за продолжение войны, но предупреждал, что «это решение необходимо обосновать вполне убедительно для населения»[435].

Как видим, Ф.Ф. Кокошкин понимал, что предложения Вильсона найдут отклик у «населения», но считал необходимым их отвергнуть. Именно так было настроено образованное общество в конце 1916 года. Элита не хотела прислушиваться к голосу большинства народа. Это и привело её в скором времени к краху.

Одной из самых влиятельных фигур в составе «умеренной» части контрэлиты, группировавшейся в апреле– августе 1917 г. вокруг Л.Г. Корнилова был его ординарец В.С. Завойко (1875–1947). В воспоминаниях современников и трудах историков он, обычно, характеризуется как «авантюрист»[436]. Остаётся неясным, как он оказался в окружении Корнилова. Р.Ш. Ганелин и Л.Е. Шепелёв назвали Завойко «агентом монополий при Корнилове»[437]. В.Я. Лаверычев также полагал, что «петроградские круги» капиталистов приставили к генералу своего человека – Завойко[438]. Из западных историков эту версию поддержал Дж. Д. Уайт[439].