Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Задержался я в этой точке кладбища вовсе не из-за нее. Изображая пристальный интерес к заваливающемуся на бок склепу каких-то Пиньонов, я подслушивал парочку, угнездившуюся на лавочке по соседству. (Парижские влюбленные почему-то часто выбирают для своих rendez-vous старые кладбища. Кажется, никого здесь это не удивляет.) Совсем молодые, можно даже сказать – маленькие, они тарахтели безостановочно, прерываясь только на поцелуи. А я со своим «а-два» не понимал ни слова. Вообще ни одного. В какой-то момент мне даже пришла в голову безумная мысль, что они в курсе моего занятия и нарочно издеваются, бессмысленно шушукаясь. Потому что слышал я почти сплошь одно лишь «шу» на разные лады, а несколько раз совершенно отчетливо прозвучала русская «лапа». Бред какой-то! Солнце без предупреждения нырнуло в тучу, воздух мгновенно заледенел и сгустился – так, как это бывает в самом начале весны, цвета спутались и поблекли, лишь ноготки на могилах еще ярче загорелись светло-рыжим. С огромной ели за склепом тяжко сорвался здоровенный ворон и – нарочно! – пролетел над моей головой, едва не задев. Я вдруг представился самому себе злым духом, способным украсть счастье влюбленных, подслушав и поняв, о чем они говорят.
Стряхнув морок, я зашагал по аллее прочь. Неуязвимая парочка на скамейке продолжала свое занятие, отгородившись невидимой защитной сферой от разбитого на окончательные квадраты мира с его мрачными соглядатаями. Седая француженка уже ушла, и я подошел к могиле. Из темной прямоугольной глубины камня на меня смотрел, пряча за фельдмаршальскими усами улыбку, некий Вивьен Ланглуа. Судя по цифрам чуть ниже, смотрел он так уже без малого тридцать лет. А на ближнем краю оттертой до блеска плиты стоял небольшой предмет, круглый, светло-зеленый. Наклонившись, я понял, что это: маленький фарфоровый кочанчик капусты с тщательно вылепленными прожилками на твердых молочных листьях. Рядом желтел стикер: «Colle fraîche. SVP ne pas toucher». Нет, я и не собирался трогать.
Через месяц мы болтали в конце занятия с репетитором французского обо всяком.
– У французов довольно странные любовные прозвища, – заметила Алиса, записывая по своему обыкновению новые слова маркером на белой доске, – Если не знаешь, что к чему, можно подумать, что речь идет то ли о меню на обед, то ли о каких-то фермерских делах. Самые распространенные – это «мой кролик», mon lapin, и, в особенности, «моя капуста», mon chou. А когда кого-то называют mon chouchou, это высшая степень нежности, и дословный перевод тут не работает. Наверно, самое близкое по-русски – это «мое солнышко».
Маргарита Спиричева. Дядя альфонс
Когда я был маленьким, в нашем доме жил мужчина с таксой. Мы с мамой часто встречали его по пути из школы, когда он выходил из подъезда и, придержав для нас дверь, направлялся в небольшой садик, разбитый между домами.
– Опять этот альфонс пошел свою шавку выгуливать! – ворчала мама.
Она приводила меня в квартиру, кормила супом и убегала обратно на работу, а я забирался на окно и еще долго наблюдал за тем, как наши соседи прогуливаются по двору.
Они были очень похожи: оба вытянутые (сосед по вертикали, такса по горизонтали), носатые, хозяин – с загорелым лицом, а пес – с рыжей мордочкой. А совсем одинаковыми они становились, когда сосед наклонялся, чтобы подобрать принесенную таксой палку, и верхняя половина его длинного туловища оказывалась параллельной земле.
Вся эта сцена прогулки мне невероятно нравилась. Я даже начал разыгрывать ее по вечерам, а на вопрос, кем я хочу стать, когда вырасту, отвечал: «Я буду дядей Альфонсом!»
Услышав такой ответ в первый раз, отец поперхнулся, и мама подскочила хлопать его по спине.
– Это откуда он о такой профессии узнал? – тихо спросил у нее отец.
Мама сердито посмотрела на меня.
– Да это он на нашего соседа-альфонса насмотрелся. Который еще с таксой ходит…
– А с чего это ты взяла, что это альфонс?
– Ну ты подумай, кто еще посреди рабочего дня будет с собакой гулять?
– А вдруг он автослесарем работает в ночную смену?
– С такой осанкой – в машинах ковыряться? А ты плащ его видел импортный? А ботинки лакированные? А на стрижку его обращал внимание? Говорю тебе, альфонс!
Отец хмыкнул и продолжил ужинать.
В дядю Альфонса я играл таким образом. Не понимая, каким должен быть «импортный плащ», я надевал обыкновенный мамин, а ботинки густо мазал кремом для обуви. Этим же кремом я как-то намазал и волосы, надеясь, что они станут такими же черными, но, не сразу отмыв после этого лицо и шею, решил оставить прическу такой, какая она у меня была.
Таксой был диванный подлокотник. Поначалу я обматывал его скакалкой, но тогда подлокотник тащился сзади, и это было совсем не похоже на наших соседей. Тогда я нашел на балконе какую-то длинную железяку, просунул ее в папин галстук и повязал свободный край «собаке». Подталкивая подлокотник таким поводком, я совершал прогулку по коридору, обязательно наклоняясь под прямым углом, чтобы поднять с земли невидимую палку.
Изображать нашего соседа у меня получалось так убедительно, что при виде меня отец начинал хохотать и звал маму:
– Наташ, смотри, как похож Кирюха на твоего альфонса!
Мама отбирала плащ и галстук и отправляла меня учить уроки.
Затем они по очереди приходили ко мне в комнату и долго смотрели, как я делаю свои скучные упражнения, а потом вдруг садились на корточки, брали меня за руку и начинали уговаривать.
У мамы руки были мягкие и всегда пахли больничным спиртом.
– Кирюш, давай ты не будешь играть в альфонса, а будешь учить математику и станешь программистом. Это гораздо полезней, чем дома сидеть и собачонку выгуливать!
От папиных рук пахло то бумагой, то бензином.
– Это хорошо, что у тебя есть такая мечта, но лучше бы тебе найти настоящую профессию. Я вот в детстве мечтал стать автослесарем. А потом твой дедушка сказал, что нужно идти учиться на инженера. Я выучился и нисколько не жалею. Ремонта машин мне и с нашей «шестеркой» хватает…
Настоящую профессию я нашел в тот день, когда наш класс повели в ТЮЗ смотреть «Каштанку».
Сначала было очень скучно: мы пинали передние кресла, а в те минуты, когда наша классная увлекалась действием, били друг друга по голове
