осадила Брест. 16 сентября части 19-го танкового корпуса в районе Хелма соединились с частями 22-го танкового корпуса 14-й немецкой армии и тем самым замкнули кольцо окружения польских соединений, находившихся между Вислой и Бугом.

Закончив свою речь, я уставился на генерала. Кутшеба молчал, видимо, переваривая всю эту информацию.

Тишина затянулась минут на десять, после чего генерал задал лишь один вопрос:

— Немцев кто-нибудь победил?

— Так точно, пан генерал. Русские. В мае тысяча девятьсот сорок пятого года взяли Берлин. Освобождая Польшу, они потеряли около полумиллиона своих солдат. Берлин, совместно с русскими, брала первая польская пехотная дивизия. И над Берлином, вместе с русским красным знаменем, висел наш, бело-красный флаг…

Генерал хмуро посмотрел на меня, после чего улыбнулся:

— Значит, поляки тоже возьмут Берлин?

— Возьмут!

Услышав мой ответ, генерал едва заметно улыбнулся, но вскоре стал таким же серьёзным:

— Ты понимаешь, что с тобой будет, если ты мне сейчас наврал?

— Понимаю, пан генерал. — Спокойно ответил я. — Я был бы рад, если бы всё то, о чём я вам сейчас рассказал, было моей выдумкой, но, к сожалению это не так…

Глава 21. Проверка батальона подполковника Кани

После признания моя жизнь будто бы и не переменилась. Разве что в штабе армии меня стали считать «любимчиком» генерала Кутшебы. Ну а как иначе? Стоило мне только появиться в приёмной, как обо мне тут же следовал и практически всегда я проходил на аудиенцию к генералу впереди всей очереди.

А аудиенции эти проходили достаточно часто. Буквально на следующий день я принёс генералу проект создания дивизионных рот противотанковых ружей. По моему плану в такой роте должно было быть сто девяносто человек личного состава и состоять он из четырёх взводов и отделения управления. Каждый взвод состоит из сорока пяти человек и включает в себя два линейных отделения по двадцать человек[9] во главе с сержантом и отделение управления, численностью в пять бойцов, во главе с подпоручиком, командиром взвода. Из оружия линейному отделению должен полагаться ручной пулемёт Browning wz.28 (да-да, тот самый, пресловутый польский клон американского BAR), два противотанковых ружья wz.35 Ur и шестнадцать винтовок Маузера. Всего таких отделений во взводе — два, а взводов в роте — четыре. Итого в роте должно было оказаться шестнадцать противотанковых ружей wz.35 Ur, восемь ручных пулемётов wz.28, сто сорок четыре винтовки или карабина Маузера. Офицеров предполагалось вооружать только пистолетами. В качестве дополнительного усиления я предполагал использовать взвод тяжелых пулемётов в количестве двух станковых ckm wz.30 или пары крупнокалиберных «французов» Hotchkiss. Возможно, огневым взводом 37-мм противотанковых орудий Bofors. Передвигаться эта рота должна была на восьми грузовых автомобилях Ursus.

Действовать такая рота должна в качестве резерва командира дивизии, либо укреплять танкоопасные направления, усиливая пехотные полки или кавалерийские бригады. Мной предполагалось, что рота должна вступать в бой в полном составе. На уровне армии таких рот должно было быть несколько — от трёх до семи, и сформировать они должны были отдельный батальон противотанковых ружей.

Ох, и не зря я делал упор на описание действий немецких танковых дивизий. Ох не зря… Генерал Кутшеба внимательно изучил предложенный мной штат и приказал его переработать — увеличить количество противотанковых ружей вдвое. Такой вариант мной был проработан заранее, поэтому я просто достал из своей полевой сумки ещё одну тоненькую папку. Генерал в тот момент удивлённо повёл бровью, после чего внимательно изучив поданные мной документы, поставил свою размашистую визу и коротко сообщил:

— Я доложу напрямую маршалу Рыдз-Смиглы. Ограниченно, в нашей армии постараемся реализовать твои задумки. Времени у нас, сам понимаешь, осталось немного…

И вот теперь, как гость из будущего (о чем пан Кутшеба мне не сообщил, но по его внимательному взгляду, направленному в мою сторону, догадаться об этом было не очень то и сложно) и самый образцово-показательный (об этом генерал заметил во время инструктажа, напомнив об отметках, поставленных самим паном Маршалом во время последних манёвров), поменяв роскошный лимузин на обычный штабной «Лазик», в сопровождении нескольких офицеров штаба армии я следую к расположению танкового батальона подполковника Кани.

Зачем следую?

А как проверяющий следую. Председатель проверяющей комиссии, конечно же, не я, а худощавый офицер, в звании полковника генерального штаба, прибывший инспектировать армию «Познань» аж из Варшавы.

Вот зачем мне так «удружил генерал»?

Ещё и полковник этот — по-польски не бум-бум.

Да-да! Оказался этот полковник каким-то военным советником из далёкой Франции. Были ли в моей истории французские «их там неты» в Войске Польском или нет — мне неведомо, но вот тут он есть. Сидит в соседней машине. Вместе с переводчиком. Вернее, с переводчицей. С хорошенькой такой молодой блондинкой, лет двадцати пяти француженкой, отчего-то хорошо говорящей по-польски.

Ещё в день приезда эта блондинка стала предметом разговора большого количества солдат и офицеров гарнизона Познани. Оно и понятно — свежая мамзель, ещё и из-за границы приехавшая. Впрочем, девушка сразу же обозначила дистанцию и держалась со всеми одинаково холодно. Впрочем, почти со всеми. Мне она почему-то улыбалась. Наверное, потому что, в нашу первую встречу я её даже и не заметил? Не знаю.

Вот и сейчас, мы как раз прибыли к пункту постоянной дислокации батальона подполковника Кани, дружно покинули автомобиль. Находившийся со мной майор-артиллерист, приставленный в комиссию из штаба армии и поручик-контрразведчик (непонятно что забывший в нашей комиссии) наперегонки бросились подавать ручку переводчице с непривычным для моего уха двойным именем Мари-Жан.

Успел, как более молодой и физически развитый, конечно, контрразведчик. Впрочем, руку девушка подала всё-таки майору-артиллеристу. Ну тут и понятно — звездочки у майора побольше на погонах. Впрочем, как мне кажется, эту француженку интересуют не звезды на погонах. Поэтому и майору она ручку подала. Всё-таки у поручика весьма колючий взгляд. Это, похоже, профессиональное.

Встречал нас незнакомый майор-танкист.

— Майор Владислав Стижевский! — Представился он, сделав акцент на ударении в своём имени на последнюю гласную букву. — Начальник штаба 31-го отдельного танкового батальона[10]!

Мы поочерёдно представились, после чего полковник через переводчицу начал задавать вопросы:

— Сколько у вас танков в батальоне?

— Сорок пять машин, пан полковник! — Чётко отрапортовал майор. — Из них двадцать, вооружены орудиями, а двадцать пять пулемётами, пан полковник!

Я мысленно взгрустнул — если вооруженные пушками танки ФТ-17 в моём понимании приносили хоть какую-то пользу в современных боевых условиях, то пулемётные версии этих машин были практически бесполезны: медленные, неповоротливые, со слабой проходимостью и недостаточной броневой защитой, в моих глазах эти танки представляли