– Да потому что ты просто глупая и вредная девчонка, Заяц. Вот почему. Зачем ты судьбу такими сомнениями гневишь, а? Она ведь дама обидчивая, судьба-то, учти на будущее! Она сейчас изо всех сил к тебе поворачивается, а ты ее ногой лягаешь – уйди, мол, не надо мне ничего… Я бы на твоем месте подумал сто раз, прежде чем…

– Да хватит меня воспитывать, ты, педагог липовый! Как будто ты не понимаешь почему… Почему мне все так… Прекрасно ведь понимаешь… И вообще, не звони мне больше, понял? Никогда не звони! Без твоих мудрых советов разберусь, понял? Все, хватит, надоело! Ты как тот хозяин собаки, который решил, что собаке без хвоста будет лучше! Звонишь и будто отрезаешь каждый раз от хвоста по кусочку… И не важно тебе, что собака от боли с ума сходит… Все, не звони больше никогда, не надо! Я уж как-нибудь сама дальше… С хвостом или без хвоста… Уже не твое дело…

Она не дала ему ответить – быстро нажала на кнопку отбоя. Потом еще и телефон отключила, чтобы больше не звонил… И разревелась так отчаянно, будто совершилось только что какое-то большое горе и никак его не пережить… Отчаяние надувалось и лопалось внутри пузырями, и было так больно, что не хотелось жить… Ну за что, за что ей все это? Зачем ей так нужен этот Саша… Да кто он такой вообще, если смотреть на него холодным сердцем? Никто, никто… И старше ее на тридцать лет… Это ведь даже подумать страшно – целых тридцать! Да он же… Старик вообще! А она молода и красива, и все у нее впереди… Полный комплект счастья, одним словом…

Но отчего же на душе так скверно и так больно? И как жаль, что нельзя договориться с судьбой, кого надо любить…

* * *

Утром она проспала. Проснувшись, сообразила, что забыла установить в телефоне будильник. Да и вообще включить его забыла…

Подскочила, принялась носиться по квартире, спешно собираясь. На вторую пару можно еще успеть!

Телефон включила только в автобусе, когда плюхнулась на свободное сиденье у окна. И удивилась количеству непринятых вызовов… А вот новое сообщение, пришло всего минуту назад. От Маши. Открыла… И долго не могла понять сути написанного, сознание отказывалось верить. Очень короткое сообщение, всего несколько слов. Даже без запятых, одной фразой: «Петр Аркадьевич умер ты где не могу дозвониться». Все. Ничего больше. Осознавай…

Впрочем, времени на осознание не было. Маша тут же позвонила снова, и Зоя ответила, слыша, как тягучим недоумением звучит голос:

– Да-а-а-а?.. Маш, это что… Правда?

– Господи, ну наконец-то! Наконец-то ответила! Я тебе все утро звоню, звоню… Да, это правда, Зоя, наш дядя умер. Сегодня ночью. Мне поручили сообщить тебе, что наш дядя умер…

Через горестное недоумение Зоя почему-то отчетливо услышала, как Маша старательно ставит акцент на словах – наш дядя. Будто хочет вбить ей в голову что-то. Мол, не твой отец, а наш дядя. И только так. И никак по-другому.

Впрочем, это было сейчас не важно – пусть как хочет, так и ставит акценты. Ее дело. Главное было заставить себя поверить… Принять как-то горестную информацию…

– Ты слышишь меня, Зоя? Почему молчишь?

– Я слышу, Маша, слышу… Но как же так… Я же вчера с ним виделась, в гости ходила… На ужин…

– Да. Он тебя проводил и спать лег. И больше не проснулся. Сердце во сне остановилось. У него ведь было очень больное сердце, ты в курсе?

– Да, он говорил… Про кардиостимулятор…

– В общем, прими мои соболезнования, Зоя. И прости, долго разговаривать не могу, хлопот много… Сама понимаешь, похороны – это всегда большие хлопоты…

– Мне, наверное, приехать надо, да? Ты скажи, куда мне приехать…

– Не надо никуда приезжать. Мы с Мишкой сами все сделаем. Кирилл нам поможет.

– Но тогда я к бабушке… К Нине Захаровне…

– К ней тоже ехать не надо. Ей сейчас не нужна лишняя суета. Тем более она сейчас уснула, ей успокоительный укол сделали. И мама моя там… И Эмма Викторовна… Нет, не надо тебе туда ехать. Но ты на похороны можешь прийти, если хочешь…

– Что значит, если хочешь, Маша? Он же мой отец… Я не понимаю, почему ты так со мной, Маша…

– Ладно, ладно, потом на эту тему поговорим… Сейчас не время. Похороны будут завтра. Я еще не знаю, где будет прощание, но я потом тебе перезвоню и скажу… Хорошо? Ну все, Зоя, отключаюсь. Времени совсем нет, сама понимаешь…

Зоя не помнила, как прошел тот день. Кажется, она автоматически доехала до своей остановки, вышла из автобуса, приплелась в институт. Даже просидела первую лекцию, как истукан, не услышав ни слова из того, что говорил преподаватель. Со второй лекции ушла… Побрела домой пешком, не замечая морозного хмурого дня. Внутри было пусто и тоже морозно, и еще почему-то ужасно стыдно. Стыдно перед отцом. Он свое отцовство принял с такой радостью и готовностью ее любить… А она даже папой его ни разу не назвала… Не успела… Ну почему все так, почему? Ведь она бы обязательно… Чуть позже… Почему, почему?!

Не было ответов на ее вопросы. Кто может знать – почему? Надо самой на все вопросы отвечать…

А еще почему-то она все время думала о маме. Думала о том, что мама когда-то очень любила отца. Он ее предал, а она его простила. Да, она его простила! Она никогда не говорила о нем именно потому, что простила! Не сочиняла историй про погибшего летчика или капитана дальнего плавания, не проклинала за то, что выбрал другую женщину… Да, она просто не поминала его имени всуе. Теперь они встретятся, наверное, там… И поговорят… И объяснят все друг другу…

А она, их дочь, опять осталась одна. Совсем одна. И надо как-то набраться сил, чтобы завтра пойти на похороны…

Так получилось, что в зале прощания она тоже стояла совсем одна. Маша, Миша и Кирилл держались общей кучкой, и она тоже подошла было к ним, но… Остановилась вдруг. Помешало что-то. Наверное, почувствовала вдруг, что они ее отторгают. У отторжения ведь тоже есть энергия, и довольно ощутимая, между прочим. Будто встает меж людьми некая стена, через которую невозможно пройти. И это так неожиданно бывает, и так больно… И даже сразу не понимаешь – почему тебе так обидно и больно? Вчера еще были свои ребята, родные, а сегодня… И вроде горе должно быть общим, а нет… Вроде как и горе уже отдельное. У нас свое, у тебя – свое…

Правда, Кирилл потом все-таки подошел к ней. Вздохнул, проговорил довольно холодно:

– Прости, Зоя. Прости, но обстоятельства переменились, как сама понимаешь. Никто ведь не мог предполагать, что… Так все получится… Прости, Зоя, прости.

Она даже не успела ничего ответить – так быстро он отошел, снова встал рядом с Машей и Мишей.

Бабушку Нину Захаровну все время стерегли с двух сторон Ирина Сергеевна и Эмма Викторовна. Как на страже стояли. Казалось, подойди она к бабушке поближе – зашипят и палками прогонят. Да она уже и боялась подходить… Стояла, как соляной столб, одна в сторонке. И не понимала ничего, что с ними со всеми происходит…

Впрочем, позже Маша ей все объяснила. Когда приехали с кладбища к поминальному столу в квартиру отца и Нины Захаровны. Все поднялись в квартиру, а Маша остановила ее на лестничной клетке, тронув за локоть: