полагали, что я расскажу вам больше того, что знает или скрывает полиция, то вынужден вас разочаровать. Мы не сотрудничаем с полицией, потому что нам самим ничего не известно. Если вы читали мои книги, то должны знать, что Ниро Вулф – единственный в своем роде. Признаюсь, я был бы рад узнать вас поближе. Мисс Роуэн уверяла, что вы не читаете книг. Так почему же вы прочли мои сочинения?

По тому, как она на меня посмотрела своими большими карими глазами, никто бы не подумал, что совсем недавно мы обнимались.

– Что еще она рассказала вам обо мне? – И в голосе тоже не было и намека на недавнюю близость.

– Ничего особенного. Просто упомянула, что виделась с вами и что вы спрашивали обо мне.

– Я спрашивала, потому что знала о вашем с ней знакомстве, а ваша фотография была в газете.

– Ну да, как и ваша. Так для чего вы читали мои книги?

– Я их не читала. Я так сказала Лили, зная о ваших отношениях. – Дора встала. – Не стоило мне приходить. Но я предполагала… надеялась… – Она покачала головой. – Не знаю, на что я надеялась. Но… Моя шуба осталась там, в кабинете.

Я вскочил, сказал, что принесу шубу, и открыл дверь. Мы вышли в коридор. Лифт у нас тоже своеобразный – вверх он скрипит меньше, чем когда едет вниз. Она осталась ждать в прихожей, а я отправился в кабинет за шубой. Вулф отсутствовал, наверное, удалился на кухню. Я быстренько записал на листке бумаги:

НВ! Везу миссис Б. домой. К ланчу вряд ли буду.

Сунул листок под пресс-папье на его столе, вернулся в прихожую, помог Доре облачиться в норковые, или собольи, или кто их там разберет меха, накинул пальто и распахнул входную дверь. Ее «роллс-ройс» стоял у тротуара. Подбегать к машине и открывать дверцу не понадобилось – стоило нам выйти, как из-за руля выбрался шофер, который и проделал все манипуляции. Когда машина укатила, я дошел до Девятой авеню и свернул к центру.

Было десять минут первого, когда я нажал на кнопку домофона в подъезде дома 318 по Западной Пятьдесят четвертой улице. Прошло три минуты, и я озадаченно покачал головой. Может, жильцы съехали? Минуло четыре дня с убийства дочери Пьера. А вдруг старика забрали в больницу? Или они вернулись во Францию?

Но наконец прозвучал женский голос – в точности как раньше:

– Кто есть там?

– Арчи Гудвин от Ниро Вулфа. Не хочу беспокоить мистера Дюко, а по-французски я не говорю. Уделите мне несколько минут, если я поднимусь?

– Зачем? Я ничего не знать.

– Возможно, но мы с Ниро Вулфом будем вам признательны. Силь ву пле, правильно?

– Вы не говорить французский.

– Знаю, но эти три слова всем известны, даже типам вроде меня. Так вы меня впустите?

– Ну… Уважать Ниро Вулф…

Щелкнул замок, я толкнул дверь и обнаружил, что, как и в прошлый раз, лифт стоит внизу с распахнутой дверцей. Наверху дверь в квартиру тоже была открыта. Мари Гарру ждала меня на пороге, в белом переднике и шапочке. Она выглядела ниже и круглее прежнего, а складка на двойном подбородке словно углубилась. По ее позе и выражению лица было понятно, что внутрь меня не пригласят. Придется изворачиваться и уповать на удачу.

– По-моему, вас зовут Мари, – начал я.

Она кивнула:

– Так, да.

Сами воображайте ее акцент, я больше не стану пытаться.

– Что ж, Мари, вижу, вы предпочитаете говорить прямо, поэтому скажу без обиняков: я знаю, что вы подслушивали наш с мисс Дюко разговор. Ведь иначе откуда вы узнали то, о чем сообщили полиции, – о записке и обо всем прочем? Или вы слушали беседу мистера Дюко с Ниро Вулфом. Я не утверждаю, что вы совершили нечто предосудительное, просто отмечаю факт. А вы слышали, как мисс Дюко сказала мне, что вы ее не одобряете?

– Я не слушаю, когда не должна слушать.

– Понятно. Но вы должны были чувствовать, как она к вам относится. Женщины обычно ощущают неприязнь других женщин.

– Она мертва, поэтому я могу сказать, что не одобряла ее жизнь. Ненависти не было, с чего бы мне ее ненавидеть? Но она мертва. Вы же пришли не для того, чтобы подтвердить, что я ее не любила?

– Нет. А здесь жарковато. – Я скинул с плеч пальто. – Я пришел, потому что мы думаем, что в этой квартире может найтись что-то, что поможет нам отыскать убийцу Пьера. Возможно, та самая записка или что-то еще. Именно ее я искал тогда в комнате Пьера. Но не нашел. Быть может, записка в комнате Люсиль, и ей было точно известно, где эта записка. Быть может, она до сих пор там, и я пришел проверить, получится ли ее найти.

Никакой видимой реакции.

– Полиция обыскала ее комнату, – ровно проговорила Мари.

– Разумеется. Но вряд ли они искали слишком уж тщательно. В любом случае не нашли, а я все-таки хочу попытаться. Ниро Вулф попросил бы мистера Дюко меня впустить, но стесняется беспокоить старика. Можете проследить, чтобы я не прихватил ничего лишнего.

Она покачала головой:

– Нет. – И снова. – Нет.

Есть тысяча способов сказать «нет», и многие из них мне знакомы по собственному опыту. Порой важнее взгляд, чем тон голоса, порой именно он подсказывает, какое именно «нет» ты слышишь. У Мари глаза были узкие, темные, почти черные и посаженные близко один к другому, а моргала она чересчур часто. Десять к одному, что уболтать ее не выйдет, а вот деньги, похоже, меня выручат.

– Послушайте, Мари, вы ведь знаете, что какой-то мужчина дал Пьеру сто долларов за эту записку?

– Нет. Сто долларов? Я не знала.

– Так и было, честное слово. Но у Пьера могла сохраниться копия. Может, Люсиль наткнулась на нее и сделала копию для себя. – Моя рука нырнула в карман и извлекла оттуда тугой свиток банкнот, позаимствованных из коробки для наличности. Я перебросил пальто через руку, чтобы обе руки были свободны, и отсчитал пять двадцаток, а остальное убрал в карман. – Дам вам сто долларов, если разрешите поискать копию Люсиль или что-то другое полезное в ее комнате. Как долго – не скажу: могу уложиться в пять минут или застрять на пять часов. Вот, держите.

Ее глаза твердили, что она готова взять деньги, но руки оставались неподвижными. На переднике Мари было два карманчика. Я сложил купюры и сунул их в левый карманчик.

– Если не хотите приглядывать за мной, можете меня обыскать, когда я буду уходить.

– Только ее комната, –