Теории, связанные с сокровищем начинаются с самого простого: сразу вспоминают о сокровище замка Бланшфор. Каждый автор приводит в подтверждение этой версии эпитафию маркизы Мари де Негри д'Абле. Которая, кстати, умерла в нищете. Впрочем, ее печальный конец вовсе не исключает, что у маркизы все-таки был какой-то клад. Но вот почему она доверила случаю вопрос передачи ее сокровища? Чтобы ответить, надо знать все о маркизе и аббате Бигу, а это нелегко, когда живешь спустя два столетия!

«Пастухи Аркадии», которых Пуссен рисовал неподалеку от Ренн-ле-Шато, стали знаменем в руках сторонников теории королевской сокровищницы. Какой сокровищницы? От кого узнали об этой сокровищнице? Нико-ля Пуссен явно писал фон своей картины с окрестностей современной фермы Женду. Или просто скопировал работу одного из своих собратьев — в принципе, суть от этого не меняется. Мы уже упоминали, что сюриндендант Николя Фуке направил своего брата аббата к Пуссену. Известно, что Людовик XIV распорядился держать Фуке после ареста в одиночной камере, возможно, как раз потому, что тот знал слишком много государственных тайн; также известно, что после заключения Фуке в тюрьму король внезапно окружил себя небывалой роскошью.

Естественно, сторонники теории сокровищницы, на которую Пуссен якобы указывает на своей картине, не преминули решить головоломку на свой собственный лад: они считают, что Фуке, узнав от Пуссена про сокровищницу, сумел ее найти. А король в свою очередь устранил Фуке, и сокровища перешли в его руки. Так что же это за таинственная сокровищница? Есть несколько возможных ответов. Больше всего сторонников у гипотезы, связывающей этот клад с именем Бланки Кастильской, королевы-матери и регентши в правление Людовика IX Святого. В 1251 году восставшие крестьяне — так называемые пастушки — разграбили королевство. Правда, у королевы были затруднения помимо подавления крестьянского восстания. Она опасалась, как бы бунт не начался в самой столице — Париже. Именно поэтому — гласит легенда — она велела спрятать королевскую казну в том месте, где ее никто не сможет достать: в Ренн-ле-Шато. Оттуда и таинственные слухи о сокровищах. Оттуда и картина Пуссена. Встает неизбежный вопрос: а почему Бланка Кастильская не предупредила о спрятанной казне своего сына Людовика IX? Есть и ответ: в то время Людовик стяжал славу святого в крестовом походе в Сирии в 1248–1254 годах. Королева Бланка умерла в 1252 году. Могла ли мать известить сына о потаенном сокровище через надежного посланника? Случалось, когда посланцы дурно выполняли свои обязанности: а вдруг король получил неверные сведения? Предположим, что король все узнал в точности. Но вспомним: радея о своем ореоле святого, король отправился в Тунис сражаться с неверными и там внезапно умер от какой-то неизвестной болезни. Успел ли он передать своим наследникам тайну о сокровище? Может, из века в век клад стерегли надежные люди, строго храня королевскую тайну? Мог ли Пуссен быть одним из этих доверенных лиц и зашифровать истину о сокровище на своей картине? Прознал ли Фуке об этой тайне и присвоил ли себе клад, обманув Короля-Солнце? Даже если это выдумка, то выдумка неплохая. Но если Фуке все же похитил сокровищницу, то неужели он был так любезен, чтобы оставить львиную долю клада для Соньера? Кто сможет ответить утвердительно?

Но версии о происхождении королевской сокровищницы на этом не иссякают. Пуссен, Фуке и Людовик XIV по-прежнему играют в них значимую роль. Как и Соньер.

А что катары? В замке Монсегюр, осажденном с мая 1243 до марта 1244 года, вполне могли храниться материальные богатства — а также, не исключено, и сокровища духовного характера. А может, и то и другое одновременно. Катары взошли на костер 16 марта 1244 году. Хроники того времени рассказывают, как было спасено имущество катарской церкви. Примерно на Рождество 1243 году диаконы Петр Бонне и Матфей тайком ушли из крепости, проскользнув мимо королевской стражи по потаенным тропинкам. Спрятали ли они эти материальные ценности (хоть катарская церковь и не признавала стяжательство в земном мире)? И где зарыты эти сокровища? Как правило, называют пещеры графства Фуа, особенно в Ломбриве, чьи расселины и подземелья словно созданы для этой цели. Но никто пока не смог найти подтверждение этой гипотезе. К тому же есть и другие места, с владельцами которых катаров связывала тесная дружба — например, с сеньорами Ода. Это мог быть замок Юссон или горный массив Багараш…

В религиозном плане было гораздо важнее спасти другое. Представим себя на месте катаров. Кем они были? Христиане с гностическим уклоном. Христос в их глазах был высшим посланником Господа; в философском плане катары следовали за Заратустрой и Митрой. В духовном же плане катары шли в направлении, указанном школами мистерий: «Познай себя, и ты узнаешь тайны природы и богов». Этот поиск сводился к наивысшему очищению, имеющему целью разорвать покров, скрывающий в человеческом эго духовное «Я». Легко сказать!

14–15 марта 1244 года, за один или два дня до того, как запылал костер в Монсегюре, трое или четверо катаров избежали чести умереть вместе со своими братьями и «второй раз предстать перед Господом». Патриарх Монсегюра Бертран де Марти поручил им унести из крепости и спрятать самое ценное, что имелось в стенах Монсегюра. Что именно? Материальный предмет? Это не очень похоже на людей, оказавшихся в подобных обстоятельствах. Двести пять мужчин и женщин взошли на костер; нам известно, что за несколько дней до «великого перехода» они отдали свое скромные пожитки тем, кого не должны были сжечь: несколько мелких монеток, соль, простую одежду. Патриарх Бертран и сеньор Рамон де Перела дали королевским военачальникам слово, что никто не попытается сбежать из цитадели. Духовный вождь катаров знал, что в случае нарушения условий перемирия осаждавшие крепость перебьют всех, кто в ней находится. Он также нарушал важный обет, который давали катары, принимавшие «утешение», — никогда не лгать. Быть может, спасение какой-то ценности для катаров означало больше, чем соблюдение клятвы? Сокровище никак не должно было попасть в руки палачей. Так о чем именно шла речь?

Катары никогда не расставались с одной книгой — Евангелием от Иоанна, которому, как считалось, было свойственно самое проницательное восприятие учения Христа. Впрочем, катары были далеки от фетишизма: для них важно было лишь содержание книги. Католики тоже прекрасно знали Евангелие от Иоанна. Они разбирались в ином, отличном от официальной доктрины прочтении катарами основных моментов вероучения. Например, фразу «Sine ipso factum est nihil» католики переводили как «Без Слова ничего не было бы», а катары — как «Без Слова воцарилось бы ничто». «Filius Dei unigenitus» для катаров означало «Единородный Сын Божий», а для католиков — «Единственный Сын Божий». Без сомнения, у катаров были и другие священные книги, например «Тайная вечеря», приписываемая Св. Иоанну, возможно апокрифическое евангелие Фомы. Враги катаров тоже были знакомы с «Тайной вечерей». Что касается апокрифа Фомы, то особенное значение для катаров имел его призыв к Поиску: «Иисус сказал: пусть ищущий не прекращает своих поисков, пока не обретет. И когда обретет, то преобразится. И преобразившись, будет в восторге. И воцарится над всеми». Но католики не остались в неведении касательно целей катарского поиска. Вероятно, нужно искать дальше.