Через пару недель, 17 декабря, в доме приемов на Ленинских горах устроили встречу руководителей страны с деятелями литературы и искусства. Разгромный доклад прочитал секретарь ЦК по идеологии Леонид Ильичев.

Никиту Сергеевича несло, туалетная тематика захватила его воображение. Скульптору Эрнсту Неизвестному (который со временем поставит памятник на могиле Хрущева) первый секретарь ЦК сказал:

— Ваше искусство похоже вот на что: вот если бы человек забрался в уборную, залез бы внутрь стульчака и оттуда, из стульчака, взирал бы на то, что над ним, ежели на стульчак кто-то сядет… Вот что такое ваше искусство. И вот ваша позиция, товарищ Неизвестный, вы в стульчаке сидите.

Так же по-хамски Хрущев говорил о других талантливых писателях и художниках. Далеко не всем руководителям страны нравился такой стиль разговора. Кирилл Трофимович Мазуров, в ту пору первый секретарь ЦК компартии Белоруссии, рассказывал через много лет:

— Я присутствовал, когда он всех этих мальчишек — Рождественского, Вознесенского, Евтушенко — всенародно обзывал всякими грубыми словами. Как можно: оскорбляя этих, по сути, детей, он показывает всех нас, руководителей, какими-то держимордами, пещерными людьми, которые не только не разбираются в литературе, но и говорят о ней нецивилизованными словами. Стало ясно всем, что Хрущев зарвался.

В марте 1963 года в Свердловский зал Кремля вновь собрали деятелей литературы и искусства. Хрущев вновь вспомнил о Неизвестном:

— Прошлый раз мы видели тошнотворную стряпню Эрнста Неизвестного и возмущались тем, что этот человек, не лишенный, очевидно, задатков, окончивший советское высшее учебное заведение, платит народу такой черной неблагодарностью. Хорошо, что таких художников у нас немного, но, к сожалению, он все-таки не одинок среди работников искусства. Вы видели и некоторые другие изделия художников-абстракционистов. Мы осуждали и будем осуждать подобные уродства открыто, со всей непримиримостью…

Победу торжествовал Владимир Александрович Серов, лауреат двух Сталинских премий, автор картины «Ходоки у В. И. Ленина», поборник социалистического реализма и пламенный борец с современной и талантливой живописью. Ему поручили возглавить Академию художеств.

Заместитель иностранных дел Владимир Семенович Семенов, коллекционер, разбиравшийся в изобразительном искусстве, называл Серова «крайне серым и дурацким Аракчеевым». Семенов пытался объяснить секретарю ЦК Андрею Павловичу Кириленко, что представляет собой глава Академии художеств. Кириленко махнул рукой:

— Серов — это не фигура, но его надо поддерживать в борьбе с абстракционизмом…

Для разгромленных Хрущевым деятелей культуры настали трудные времена, их преследовали, писателей не издавали, художникам не позволяли выставляться, скульпторам — получать заказы. От провинившихся требовали покаяния.

3 марта 1964 года секретарь ЦК Ильичев представил в ЦК обширную записку о состоянии творческой интеллигенции: «Молодые московские художники, подвергшиеся критике за эстетские, формалистические тенденции в своем творчестве, признали ее справедливость и работают над новыми произведениями (А. Васнецов, Э. Неизвестный). Занялись делом и некоторые, наиболее способные из «московских абстракционистов», уродливые опусы которых были подвергнуты резкой партийной критике. Бывший «руководитель» этой группы Белютин выпустил заслуживающую внимания книгу о русском реалистическом искусстве прошлого века».

Поддержавший молодых художников Алексей Иванович Аджубей, можно сказать, отделался легким испугом. Тесть всего лишь отчитал его на президиуме ЦК, в своем кругу, не публично…

Алексею Ивановичу, его насыщенной жизни откровенно завидовали. Преуспевающий во всем человек, он распространял вокруг себя атмосферу процветания. Он был то надменным и высокомерным, то покровительственно-добрым.

Таким увидел его собственный корреспондент ТАСС в Сталинграде Владимир Николаевич Еременко. Через много лет описал поразившую его сцену. Уже после ХХ съезда Хрущев привез в Сталинград югославскую делегацию. Первого секретаря сопровождала неизменная пресс-группа — главный редактор «Правды» Павел Сатюков, председатель Госкомитета СССР по радиовещанию и телевидению Михаил Харламов и конечно же Алексей Аджубей.

Во время торжественного приема, когда выступал Хрущев и все жадно внимали первому секретарю ЦК КПСС, его зять, как ни в чем не бывало, шел по залу.

«Немногочисленные в застолье парт— и совдамы провожали его умиленными взглядами, — вспоминал Владимир Еременко. — Молодой, высокий, пышущий здоровьем атлет излучал не только физическую силу, но и завораживающую силу власти. Он зять могущественного человека, развенчавшего Сталина, вздыбившего страну. Когда говорит этот всесильный муж, не многие из его окружения могут позволить себе так вальяжно и независимо следовать через зал.

Аджубей же спокойно, не убыстрив шага, дошел до своего места и, опустившись на стул, тут же что-то стал шептать на ухо Сатюкову. Тот сидел словно аршин проглотив, весь внимание, повернувшись к Хрущеву. Я чуть не прыснул от смеха, наблюдая, в каком тяжелом положении главный редактор «Правды». Демонстрируя верноподданическое внимание первому секретарю, он не мог отмахнуться и от нашептывающего Аджубея».

Вокруг Аджубея крутилось множество лизоблюдов и собутыльников, переиначивших знаменитую песню на новый лад:

Никита Сергеевич разрешил Аджубею произнести речь на XXII съезде партии в октябре шестьдесят первого. Это было большим поощрением, но выступление оказалось неудачным, хотя зал исправно хлопал в нужный момент. Аджубей рассказывал о своих поездках за границу — во Францию и Соединенные Штаты, что было недостижимо даже для большинства делегатов партийного съезда. Едва ли сидевшие в Большом Кремлевском дворце испытывали теплые чувства, глядя на благополучного молодого человека, взлетевшего так высоко и объездившего полмира благодаря тестю.

Аджубей поведал делегатам о том, как встречали Хрущева за рубежом, в том числе в восторженных тонах поведал о печально знаменитом эпизоде в зале заседаний Организации Объединенных Наций.

В сентябре 1960 года Хрущев отправился в Нью-Йорк — на сессию Генеральной Ассамблеи ООН. Никита Сергеевич присутствовал на всех заседаниях Генассамблеи, хотя руководители государств обычно не тратят на это времени. Но Хрущев полностью отдался новому для него делу. Он словно вернулся в годы своей юности, когда сражался на митингах с противниками генеральной линии партии.

Обсуждался вопрос о ликвидации колониальной системы, тринадцать новых африканских государств приняли в ООН. В первый раз Хрущев стал скандалить, когда выступал генеральный секретарь ООН Даг Хаммаршельд. Никита Сергеевич стучал кулаками и призывал к себе на помощь соседей:

— Громыко, дипломаты, поддерживайте!

Министр иностранных дел и его подчиненные постукивали осторожно. Хрущев повернулся к соседям — украинской делегации во главе с Николаем Викторовичем Подгорным. Тот с удовольствием поддержал Хрущева.