отличался от современных правил, то, что помимо сходства самих критериев выбора очередности допроса лиц, причастных к преступлению, правила трехсотлетней давности не только перечисляли критерии выбора, но и распределяли их по степени важности. Например, при невозможности сделать выбор по признаку большей достоверности сообщаемых сведений, в них предлагалось руководствоваться вторым критерием. А именно, кто из допрашиваемых находится «в большем подозрении», то есть, против кого собраны более убедительные уличающие доказательства. И только при отсутствии оснований для выбора очередности допроса по первым двум критериям, правила рекомендовали руководствоваться третьим критерием: прежде других следовало допрашивать (пытать) тех, кто психологически менее устойчив или более подвержен влиянию со стороны второго участника допроса: жену прежде мужа; сына прежде отца и т. д.

В современной криминалистической тактике аналогичного распределения критериев увы, не выработано. Любой порядок допроса, отличный от общего правила, согласно которому первым на очной ставке допрашивается тот участник, от которого по версии следователя следует ожидать правдивых показаний, считается исключением.[266] Это значит, что в науке остается резерв для исследований, основанных на историческом опыте, в частности, для дифференциации критериев выбора очередности допроса на очной ставке по степени их значимости.

Примеров подобного заимствования тактических правил, выработанных задолго до возникновения криминалистики как науки, немало. Правда, многие из них современные авторы описывают, даже не подозревая, что рекомендуют для использования «хорошо забытое старое». Среди тактических приемов, предлагаемых сегодня криминалистикой, особый интерес представляют приемы изобличения лживых показаний и приемы, применение которых помогает добиться правды от лица, не желающего быть искренним.

Современной криминалистике хорошо известен, к примеру, тактический прием изобличения лжи, получивший название «допущение легенды».[267] Воспринимаемый нами как итог вполне современных научных разработок, этот тактический прием описывается примерно так: «Столкнувшись с ложными показаниями, следователь должен сделать вид, будто верит всему, о чем говорит допрашиваемый, скрывающий свою или чужую причастность к преступлению… А поскольку событие, дающее емуалиби, — вымышленное, детали к его ложной схеме заранее продуманы не были, то дающему ложные показания ничего иного не остается, как на «ходу» сочинять, придумывать эти детали…», которые при проверке не только не получат подтверждения, но и со всей очевидностью будут опровергнуты.[268]

Между тем, намного лаконичнее, а по сути, также, этот прием еще в середине XIX века описал Артур Шопенгауэр: «Если вам досадно, что кто-нибудь лжет, притворитесь, что вы верите: он станет смелее, заврется сильнее и изобличит себя».[269]

Он же дал описание еще одному тактическому приему, предназначенному для использования теперь уже не как средства изобличения лжи, а как средства получения достоверной информации от собеседника, который стремится скрыть правду. Продолжая описание приема, «заново открытого» через две сотни лет под названием «допущение легенды», Шопенгауэр рекомендует способ, как заставить собеседника рассказать правду: «Если же, напротив, — пишет философ, — заметите, что он желал бы скрыть всю правду, часть которой у него, однако, проскальзывает, — притворитесь неверящим. Тогда он, подстрекаемый противоречием, выдвинет в арьергарде всю правду целиком».[270]

В современной криминалистике тактический прием, аналогичный описанному Шопенгауэром, называют «организацией проговорки»,[271] созданием ситуации (условий) для проговорки,[272] иногда «инерцией».[273] Из всего спектра известных тактических приемов, применяемых для получения правдивых показаний, эти тактические приемы сегодня оказались наименее разработанными. Между тем, умение создать ситуацию для «проговорки», то есть неосознанной передачи допрашиваемым лицом достоверных сведений, о которых он хотел бы умолчать, по признанию многих ученых считается проявлением «мастерства следователя».[274] К сожалению, данному тактическому приему специалисты в области криминалистической тактики уделяют незаслуженно мало внимания. Но даже в тех работах, где он упоминается среди тактических приемов, нет подробного описания всего разнообразия способов действия, которые приводили бы допрашиваемое лицо к «проговорке».[275] Авторы, как правило, ограничиваются рекомендацией ставить неожиданные вопросы.[276] В таком исполнении данный прием, по замыслу его разработчиков, не оставляет допрашиваемому лицу времени для фантазий (для выдумывания «легенды»). Поставленный перед необходимостью быстро отвечать на вопрос, он вынужден давать правдивые показания, поскольку их изложение не требует долгих размышлений.

В случае же, описанном А.Шопенгауэром, проговорку[277] провоцирует не неожиданность поставленного вопроса, а отказ опрашивающего лица верить в правдивость полученных от собеседника сведений. Своим неверием он заставляет его искать дополнительные аргументы, которые при дефиците времени на подготовку вымышленных объяснений всегда легче найти в известных ему достоверных фактах. Увлекаемый желанием убедить «неверующего» следователя (по выражению А.Шопенгауэра — «подстрекаемый противоречием») опрашиваемый не замечает, что частично изложенная в его показаниях правда получает развитие в его же правдивых дополнениях, вплоть до выдвижения в арьергарде всей правды целиком.

Насколько эффективным мог бы стать данный прием для современной практики ведения допроса тех же обвиняемых, подозреваемых или свидетелей, сказать трудно, поскольку известный как минимум полторы сотни лет тактический прием создания условий для проговорки так и не стал предметом самостоятельного исследования современных криминалистов. Во всяком случае, в известных мне работах по криминалистической тактике я не обнаружил ни подробного описания самого приема, ни примеров его применения на практике. Хотя тактический прием, предложенный выдающимся философом, несомненно, интересен и вполне мог бы стать предметом научных исследований с его последующей экспериментальной проверкой в условиях расследования конкретных преступлений.

Между тем, в современной криминалистике можно встретить немало примеров заимствования идей, рожденных в прошлом, о которых их современные интерпретаторы, судя по всему, либо не знают, либо умалчивают, рассчитывая на признание своего новаторства.

Заново открывая давно открытые истины, некоторые разработчики современных познавательных средств и методов, надо полагать, искренне верят в новизну своих «открытий». По этой причине отдельные, на первый взгляд вполне современные идеи, если и приходят в голову исследователям, то часто не как заимствованные из прошлого опыта, а как итоги собственных научных изысканий, которые они считают «новыми» и оригинальными, а фактически повторяя своих предшественников. Я пишу об этом, руководствуясь, в том числе и собственным опытом.

Обсуждая как-то с известным экспертом — почерковедом — к.ю.н. Л. А.Сысоевой вопрос о влиянии прописей на формирование почерка, я высказал мысль о том, что любые изменения правил правописания, внедряемые в школьные программы, дают основания для предположений о возрастной группе пишущего лица. Поскольку у лиц старшего поколения, учившихся по старым прописям, написание отдельных букв будет отличаться от их воспроизведения