– На твоем лице не осталось морока, Лостара, – сказал Хенар. – Ты и прежде была прекрасна, но теперь…

– Наверняка непреднамеренный дар, – неуверенно сказала она. – Боги не ведают милосердия. Или сострадания. Но любой смертный в таком огне или сгорит дотла, или возродится.

– Да, возродится. Очень точно сказано. Моя решимость, – добавил он, печально поморщившись, – отступает теперь перед тобой.

– Не надо, – отрезала она. – Мне не нужен в постели мышонок, Хенар Вигульф.

– Тогда я постараюсь вспомнить, каким был прежде.

– И я помогу, только не сейчас: целители еще не закончили с тобой. – Она поднялась. – А теперь я должна уйти. К адъюнкту.

– Кажется, Брис забыл про меня. Или считает мертвым.

– И не жди, что я ему напомню, – сказала она. – Отныне ты будешь ехать верхом рядом со мной.

– Но Брис…

– Вряд ли. Словечко наедине с Араникт – и все решится.

– Брат короля надел ошейник?

– Когда встретитесь, можете померяться кандалами.

– Я думал, тебе не нужен мышонок, Лостара Йил.

– Ну, я надеюсь, ты будешь бороться с цепями изо всех сил, Хенар. Ведь мы приковываем тех, кого не в силах приручить.

– Ясно.

Она повернулась к выходу из лекарской палатки и увидела, как все таращатся на нее, даже лекари.

– Худов дух… – пробормотала она.

Чувствуя приятное опьянение, Банашар шел к командирскому шатру. У входа он увидел Кулака Блистига – тот стоял как приговоренный перед пыточной камерой. Ох, бедняга. Не тот мертвый герой остался там. А ведь, полагаю, у тебя был шанс. Мог быть таким же безмозглым, как Кенеб. Мог бы оставаться в его тени до конца, раз прятался в этом безопасном убежище в последние месяцы.

А теперь никем не заслоненное солнце ярко тебя освещает и каково это? У Блистига был больной вид. Да ты же не пьешь? И на твоем лице нет печати вчерашней отравы, так тем хуже для тебя. Значит, его мутит от страха, и Банашар всерьез посочувствовал. Ему бы глоточек-другой, сглаживающий острые грани праведного удовлетворения.

– Какое прекрасное утро, Кулак, – сказал он, подходя.

– Скоро вам будет нерадостно, Высший жрец.

– Это как?

– Когда закончится вино.

Банашар улыбнулся.

– Храмовые подвалы остаются полны, могу вас уверить.

В глазах Блистига мелькнула алчность.

– Вы можете туда попасть? В любое время?

– В каком-то смысле.

– Так почему вы остаетесь? Почему не бежите от этого безумия?

Потому что Святая Мать хочет, чтобы я остался. Я – ее последний жрец. Она что-то задумала для меня, это точно.

– Ужасно жаль вас огорчать, Кулак, но эта дверь – частная, для избранных.

Лицо Блистига потемнело. У входа в шатер, всего в нескольких шагах, стояли два охранника, которые все слышали.

– Я предлагал, чтобы вы покинули нас, Высший жрец. Вы – бесполезный пьяница и дурно влияете на армию. Почему адъюнкт настаивает на вашем гребаном присутствии на переговорах, мне недоступно.

– Ну разумеется, Кулак. Но не представляю себя таким темным искушением для ваших солдат. В конце концов, я же не делюсь личными запасами. В самом деле я подозреваю, что мой вид отвращает людей от беды алкоголя.

– Хотите сказать, что внушаете им отвращение?

– Именно так, Кулак.

Только зря мы завели эту беседу, да? Потому что если бы мы поменялись местами, то, не считая выпивки, ни слова не изменилось бы. Единственная разница в том, что мне по барабану их отвращение, а вот тебе…

– Ожидаем летерийцев, Кулак?

– Простая вежливость, Высший жрец.

Понравилась идея? Готов ухватиться за нее. Хорошо.

– Тогда я пока составлю вам компанию – по крайней мере до их прихода.

– Не заставляйте себя ждать, – сказал Блистиг. – Произведете дурное впечатление.

– Несомненно, затягивать не стану.

– А вот, я вижу, – продолжил Блистиг, – идут другие Кулаки. Если хотите выбрать место в шатре, Высший жрец, лучше идите сейчас.

Ну что ж, я-то с радостью ухвачусь.

– Да, это тактика, Кулак. Прислушаюсь к вашему совету.

Поклонившись, повернулся и пошел между двумя часовыми, подмигнув одному из них.

И не получил никакого ответа.

Лостара Йил повернулась на крик и увидела, что к ней приближаются четыре морпеха. Сержант-далхонец, как там его? Бальзам. За ним три солдата – видимо все, что осталось от взвода.

– Что-то нужно, сержант? Только недолго – я иду в командный шатер.

– Мы тоже, – сказал Бальзам. – У нас есть целитель, который, возможно, сможет ей помочь.

– Сержант, так это не работает…

– Может, – сказал высокий солдат с пораненной шеей. Тихий голос звучал как будто клинок точили о камень.

– Объясни.

Заговорил другой солдат:

– Мы думаем, капитан, что он использует Старший путь.

– Использует что? Как, во имя Худа, такое возможно?

Целитель как будто поперхнулся, а потом шагнул вперед.

– Мне стоит попробовать, сэр. Думаю, на этот раз Непоседа прав, для разнообразия.

Лостара немного поразмыслила и кивнула.

– За мной.

Морпехи не привыкли заставлять людей ждать, и для большинства из них приглашение к адъюнкту вовсе не было пределом мечтаний. Значит, они считают, что придумали что-то. Стоит поглядеть, правы ли они. Голова у нее болит все сильнее – это сразу видно.

Подходя к командному шатру, она увидела, что у входа собираются Кулаки. При ее появлении какая-то отрывочная беседа совсем прервалась. Так-так, и вы туда же. Ну, валяйте.

– Кулаки, – сказала она, – будь любезны, позвольте пройти. Этим морпехам назначена встреча с адъюнктом.

– Впервые слышу, – сказал Добряк.

– Ну, насколько я помню, – возразила Лостара, – оставшиеся тяжи и морпехи теперь под командованием капитана Скрипача, а он подчиняется только адъюнкту.

– Я хочу обсудить это с адъюнктом, – сказал Добряк.

Нет смысла.

– Придется подождать до конца переговоров, Кулак. – Махнув рукой, она повела морпехов между ротными командирами. Может, хватит пялиться? От их взглядов сводило мышцы шеи; Лостара с облегчением нырнула в тенистый вход шатра.

Большинство внутренних перегородок были сняты; получилось огромное пространство. Только в глубине тяжелыми занавесками было отгорожено спальное место для адъюнкта. В зале Лостара увидела только Банашара; он сидел на длинной скамье, спиной к наружной стене, сложив руки, и, похоже, дремал. В зале – только стол и еще две скамьи. Больше нет ничего, даже лампы. Нет, лампы не надо. Свет бьет ее по глазам, словно ножом.