по «Вопросам жизни» разделяли и укрепляли ощущение «новых начинаний», которые так остро чувствовали «новые люди» 1900 года. У них было общее видение новой России, в которой формула XIX века «православие, самодержавие и народность» перестанет существовать, а на смену ей придут свободная церковь в свободном государстве[226], светское гражданское общество, основанное на верховенстве права и живом, созидательном религиозном чувстве и народа, и духовенства. Одновременно они стремились избавить православие от связи с реакцией и антисемитизмом и вернуть в религиозную жизнь терпимость и свободу совести.

Эти привлекательные, хотя труднореализуемые идеалы вскоре нашли выражение в широко распространившемся призыве к созданию новой институциональной структуры. Новыми органами власти должны были стать, с одной стороны, светские выборные учреждения, а с другой – представительный совет православной церкви, который придет на смену петровскому Синоду и, возможно, будет возглавлен патриархом. Тесная связь представлений о религиозной реформации и политическом преобразовании затруднила разграничение религиозного и политического значения новых институтов, появившихся после того, как правительство неохотно издало Октябрьский манифест. Нежелание власти серьезно относиться к требованиям общества в сочетании с открытым противостоянием Первой Думе и кровавым подавлением народных выступлений, последовавших за ее роспуском, ужесточили позицию поборников свободы, усилив их стремление преобразовать государственное устройство России[227].

Линия противостояния четко обозначилась к концу февраля 1907 года, когда была созвана Вторая Дума. Вторую Думу историки часто изображают как «политический конституционный эксперимент»[228]; в действительности же она стала кульминацией революционного движения, всерьез начавшегося в 1904 году с момента объявления войны Японии[229]. Освобожденцы со своим лозунгом «сохранения Думы» увидели в ней свой последний шанс добиться желаемых радикальных перемен на государственном уровне. Булгаков был избран как сочувствующий Партии народной свободы (он солидаризировался с ней «по вопросам очередной политики и парламентской тактики» и по ее поручениям занимался церковным и рабочим вопросами)[230]. Накануне выборов он рассматривал Вторую Думу как продолжение и кульминацию реформационного движения, а не как более прозаичный конституционный орган. Выборы в эту Думу приобрели чуть ли не апокалиптическую окраску, что следует из статьи, адресованной Булгаковым российскому духовенству:

Приближается важный исторический момент, новый этап в истории освободительного движения, вторые выборы в Государственную Думу. Волки, переодетые в овечьи шкуры, а то даже не переодетые, стремятся сделать вас орудием своих нечистых целей и, тем самым, врагами своего народа, своей паствы, бедной, голодной, беспомощной. Члены погромно-террористической организации «союза русского народа», будут заваливать вас (да и заваливают уже) замаскированными или прямыми увещаниями, чтобы вы сами шли и вели за собою свою паству в «союз русского народа». Не верьте им, как бы высоко они ни были поставлены, ибо говорит в них «князь мира сего»[231].

В «Народе» Булгаков еще более энергично выразил свои чаяния по поводу думских выборов. Он писал о причинах извращенного патриотизма, пропасти, разделяющей интеллигенцию и народ, цензуре, негласной слежке, недоверии, репрессиях, административных мерах.

Итак, причина теперешнего исторического кризиса в том, что мы отвергли путь правды, который есть и путь права, что мы попрали те нравственные и правовые начала, на которых основано современное государство, что мы, считая себя государством христианским, вступили на путь политического ислама и турецкого деспотизма.

Правительство должно отказаться от беззакония: «Иначе пред нами разверзается бездна, иначе мы стоим пред началом такой революции, подобной которой не знает еще история и перед которой ужасы французской революции и до сих пор у нас бывшее, окажется только предвестниками грядущих зол»[232]. Булгаков выражал то острое ощущение приближающегося зла, апокалипсиса, сползания в пропасть, которое в то время испытывала либеральная интеллигенция.

Перед Думой, продолжал рассуждать Булгаков, стояла героическая задача. Обычно делегаты выборного органа выполняют рутинные обязанности по формулировке и принятию законов.

Вот и все. А нашим народным представителям предстоит спасать Россию, быть голосом народа, страны, обращенным к упорствующей бюрократии. По-настоящему, у нас должна быть, да и есть, только одна партия русских патриотов, не тех истинно-русских, профессионально-русских, бутафорски-русских людей, которые губят русское имя, но тех, кто приносит всякие жертвы ради свободы, кто хочет не успеха партии или кружку, но стремится спасти Россию, дать ей право и правду[233].

Ввиду этой особой ситуации Булгаков полагал, что, по сравнению с большинством представительных учреждений, перед нынешней Думой стоит гораздо более серьезная задача.

Поэтому, наши представители пойдут в государственную думу не как в почетное, обеспеченное, всеми уважаемое учреждение, как немец идет в свой рейхстаг, англичане в парламент, но как на арену борьбы, как на тяжелый подвиг, на котором их встретят, быть может, штыки и жерла пушек с одной стороны и враждебное недоверие с другой. Народные представители наши должны быть готовы к самоотвержению, к добровольному жертвоприношению на алтарь родины. Требования эти велики и тяжки, может быть мало найдется людей, способных им удовлетворить, но только на таких и могут основываться надежды России. В государственной думе произойдет последний торг между народом и бюрократией, последний бой за право, после которого или победит право, или же начнется война всех против всех[234].

Затем Булгаков набросал грандиозный план действий представительного собрания. Важнее всего было добиться построения правового государства и гражданских прав. Булгаков возражал против действующего избирательного права: несправедливо, когда крестьяне избирают одного депутата на тысячу человек, а землевладельцы из дворян одного депутата на сто человек. Избирательное право должно быть всеобщим, прямым, тайным и равным («четырехчленная» формула). Реформированию подлежали не только избирательное право, но и система представительного правительства. Можно было бы согласиться с двухпалатной структурой, но вторая палата в форме существующего Государственного совета неприемлема, так как все его члены являются высокопоставленными чиновниками.

По плану Булгакова, первоочередной задачей Думы должна была стать политическая амнистия для тех, кто был осужден за участие в беспорядках 1905 года; затем следовало исключить повторение подобной несправедливости в будущем. Требовалось обеспечить ряд основных прав: гарантировать неприкосновенность личности, запрет ночных обысков; свободу вероисповедания и отделение церкви от государства; свободу слова и прессы, собраний и объединений. Программа предусматривала равноправие для евреев и право на национальное самоопределение. Самым сложным вопросом Булгаков считал национальный вопрос – вопрос о Кавказе, Польше, Литве.

Думе вполне хватило бы этих задач. Но оставались и другие острые проблемы: во-первых, аграрный вопрос, в рамках которого Булгаков считал необходимым передать крестьянам больше земли; во-вторых, рабочий вопрос, в связи с которым надо было уделить особое внимание финансовым аспектам, в том числе новым налогам. Завершил Булгаков броским риторическим