Истр сумел подхватить Ярушку несколькими пролетами ниже, практически у самого выхода в большой зал, стены, пол и сводчатый потолок которого были выполнены из огромных глыб, черных с полупрозрачными лиловыми и темно – зелеными прожилками. Высокие своды купола поддерживались бесконечными колоннами из такого же черного камня, нефрита, замысловато украшенного белоснежным цветочным орнаментом. Массивный трон из иссиня – белого мрамора, к слову сказать, довольно неудобный на вид, прямой и жесткий, с остро выточенным узором на спинке, сиденье и подлокотнике, на высоком пьедестале указывал на особое предназначение этого зала. А огромные заостренные кристаллы иссиня черного турмалина и прозрачной, преломлявшей в себе даже самый незначительный свет, черной шпинели, установленные рядом с ним – лишний раз подчеркивали его белизну.

– Куда мы попали, интересно, – прошептала Енисея, и ее едва уловимый голос, многократно усилившись, разнесся по нефритовой зале.

– Тронная зала, – настороженно отозвалась Енисея.

Легкий шорох прокатился, петляя, между пузатых колонн.

От нефритовых плит поднимался предрассветным туманом угольно черный дым. Длинные и узкие языки его в шелестящей тишине тянулись к сводчатому потолку, скользили вдоль белоснежного кружева колонн.

– Это что? – округлившимися от ужаса глазами спросила Аякчаана.

Ребята плотнее сдвинули свои ряды, закрыв в кольцо ее и Ярославу, единственных людей в их компании, не могущих постоять за себя, что бы не надвигалось сейчас на них. Истр выставил вперед меч, Енисея вооружилась короткими клинками. Катя подняла над головой, словно копье, отцовский посох.

Нечто, появившееся в тронном зале, явно забавлялось производимым на людей эффектом. Клубясь жутким туманом, оно медленно и неуклонно приближалось к ребятам, пока, наконец, не взяло их в плотное кольцо.

Катя вглядывалась в чернильную мглу, стараясь понять, что происходит. Внезапно, ей показалось, что она увидела там, внутри черного тумана, человеческую фигуру – неясное уплотнение в дымчатой взвеси, неопределенное скопление, в развевающихся одеждах, идущее прямо на них.

– Какая удивительно приятная неожиданность, – пропел знакомый голос у самого уха. Казалось, это сам чернильный туман говорит с ней. Но голос спутать было невозможно.

– Ирмина, – выдохнула Катя. Ребята оглянулись, но мгла уже скрыла ее, отделив от друзей. Они и сами – то едва отличали друг друга, холодея от ожидания неминуемой беды.

Ярослава бросилась было в чернеющий туман, но Енисея удержала ее:

– Стой! Держимся друг за друга, ни шагу прочь! – прокричала она в сгущающуюся пустоту.

Ярослава, сделав всего полшага в сторону исчезающей в тумане Кати, сразу почувствовала: что-то изменилось. Угольно – черная взвесь немного осела, оставив парить в воздухе сумеречные струйки.

– Катя, – глухо позвала она, и ее голос утонул в тишине. – Енисея, Истр…

Никто не отзывался. Ярославу окружал пепельно – серый туман. Под ногами сиротливо шелестела опавшая, давно пожухшая листва, побитая первыми заморозками. Оголившиеся стволы почерневших деревьев печально качались в сумеречной синеве.

Ярушка остановилась. Она точно помнила, что только что они находились в тронном зале Мары, и там не было никаких деревьев, и сухой листвы под ногами. «Куда я попала – то?» – мелькнуло в ее голове.

Где-то послышался глухой металлический скрип. Ярослава оглянулась. За первой линией деревьев показался черный забор: кривые заостренные пики, соединенные грустными вензелями. Девочка подошла ближе. Толкнула калитку. Та со скрипом подалась вперед.

– Эй, есть кто – нибудь? – позвала она, но в ответ услышала лишь печальное завывание ветра.

Она прошла чуть дальше. Сердце судорожно сжалось и заколотилось в несколько раз сильнее: из сизого тумана бесконечными рядами на нее выплывали почерневшие кресты.

Ярослава на мгновение остановилась. Бежать! Назад! Вот мысль, давшая было надежду на спасение, но, оглянувшись, Ярослава поняла, что бежать некуда – тропинка исчезла, как и калитка, приведшая ее в это скорбное место, а сама она оказалась внутри кладбищенской оградки. У ее ног сидела сгорбленная старушка, в синем, давно выцветшем платке, застиранной и полинялой шали.

– Бабушка! – позвала она. Но старушка не оглянулась. Она сидела на коленях, припав к могильному холмику, словно не слыша и не видя никого. – Бабушка! – снова тщетно позвала Ярушка, и бросила испуганный взгляд на табличку с именем усопшего.

Сердце перестало биться.

На табличке значилось: «Ефросинья Степановна Никитина». Мама. И даты «15.01.7065 от С.М.18 – 22.06.7095 от С.М.». Двадцать второе июня. Это же позавчера, день, когда на Тавду напали джунгары, а она сама, Ярослава, была в подвалах Александрии, билась с Ирминой и духами Темного морока.

Холодок пробежал по спине.

Рядом еще один крест, такой же. Табличка гласила: «Николай Азарович Никитин, 12.10.7056 от С.М. – 22.06.7095 от С.М.». Отец. Ярославу бросило в дрожь. Уже знала она, что написано на двух крестах по – меньше. Взгляд скользнул по потемневшему дереву: «Руслан Николаевич Никитин, 13.01.7092– 22.06.7095» и «Марья Николаевна Никитина, 17.08.7084– 22.06.7095».

Вся семья тут. И мама с батюшкой, и брат с сестренкой. Никого не пожалели.

Сухой комок подкатил к горлу. Ярослава качнулась и опустилась на колени рядом со сгорбленной старушкой. Та встала, отряхнула темную юбку от опавшей листвы, медленно повернулась и пошла прочь. Ярослава не останавливала ее. Слезы застилали глаза, горячим потоком стекали по щекам. Она была уверена, что с ними все в порядке. Она точно знала, что их не было в Тавде в день нападения. Выходит, ошибалась? Вся семья здесь, никого не осталось. Ярослава всхлипнула, и заревела в голос, разрывая холодный туман в клочья.

Старушка тем временем, отошла подальше, за другую оградку, остановилась, перекрестилась, вошла, ссутулившись внутрь. Присела у могилки. Ярослава вздрогнула. Там кто – то еще? Но кто?

Она подошла ближе. Крупными почерневшими буквами выло высечено:

«Могиня, 10.10.6882 от С.М.– 24.06.7095 от С.М.». Бабушка. Сегодня. Сейчас!

– Да что же это! – закричала она. – Бабушка! Как же так? Этого же не может быть! – безумным взором уставилась она на сгорбленную спину. – Кто ты?

Голос ее дрогнул. Глаза высохли.

Старушка посидела у могилки, тяжело поднялась, распрямилась.