Голубой туман клубился все сильнее, закручивался в вихри, теперь он был похож на метель, состоящую из тысяч снежинок. И такая же метель бушевала внутри жрицы, наполняя ее силой, в которой растворялась без остатка прежняя слабая девушка с ее смешными страстями и жалким себялюбием. Нармин знала, что в этот миг она сильнее владычицы Лавинтии, не говоря уже об избранной, которая сейчас беспомощно жалась к своему жениху. Но внезапное могущество казалось несовместимым с прежней гордыней и амбициями. Нармин перестала быть собой, теперь она была лишь жрицей Маритэ, выполнявшей волю своей Богини.

Изгоев слуга не видел голубой пурги, в центре которой оказался, но что-то он почувствовал. Он рванулся к Нармин, но не смог достать ее ни когтями, ни хвостом. После нескольких попыток тварь сменила тактику и бросилась к королю с Лотэссой. Но и до них змеехвостый не смог дотянуться, словно был заперт в снежном голубом коконе. Метель вилась веретеном, затягивалась вокруг чудовища паутиной, заставляя дергаться на одном месте, сковывая движения. Демон бесновался в плену невидимой, но неумолимой стихии. И без того страшные черты его, искаженные бессильной злобой, выглядели еще ужаснее, а из горла вырывалась жуткая смесь рычания с шипением.

— Будь ты проклята! — чудовище последний раз рванулось в отчаянной попытке дотянуться до Нармин и исчезло.

Еще какое-то время девушка стояла с простертыми руками, повелевая голубыми вихрями. Но метель постепенно успокаивалась, а вместе с ней таяла и сила. Не только заемное могущество, но и собственные душевные и телесные силы Нармин покидали ее. В отчаянной попытке спасти любимого она отдала больше, чем имела. Но он спасен! А кроме этого ничего не важно.

Нармин уже не чувствовала своего тела. Ноги подкосились, но она поняла это только потому, что оказавшийся рядом Валтор подхватил ее и бережно уложил на землю, пристроив голову девушки у себя на коленях. В глазах короля, устремленных на нее, читались тревога и боль. Где-то рядом тихонько всхлипывала Лотэсса, но в кои-то веки внимание Валтора было полностью отдано Нармин, только ей одной.

— Вы спасли нам жизнь! — голос короля звучал глухо и прерывался от волнения.

— Я же говорила, что умру за вас, — она попробовала улыбнуться.

— Но вы не должны умирать! — с мукой в голосе воскликнул Валтор.

Как объяснить ему то, чего она и сама не понимала, скорее, просто знала? Не имея сил для борьбы с порождением тьмы, ей пришлось обратить в эту силу саму себя. Эти голубые вихри, теперь лениво кружащие в воздухе редкими снежинками, были сотканы из нее — из ее души, чаяний, страстей. Вся отведенная ей жизненная сила была потрачена на одну короткую битву. Но ей не жаль, она никогда еще не была так уверена в том, что все сделала правильно. Чего стоила бы ее жизнь в вечной разлуке с любимым? Но умереть, чтобы он жил, разом искупив все грехи, послужив планам Маритэ, — это ли не есть высший смысл? Ей было так спокойно, почти хорошо, только холодно и мучительно хотелось закрыть глаза и уснуть. Но пока не время, еще несколько мгновений…

— Валтор, — какое блаженство называть его по имени, тем более на «ваше величество» просто не хватило бы сил. — Обещайте помнить меня.

— Разве я смогу забыть вас?!

— И, пожалуйста, любите меня хоть немного.

— Я всегда буду любить вас, Нармин! — он склонился над ней и коснулся поцелуем сначала лба, а затем губ.

Как хорошо! Пусть она уже не чувствует его прикосновений, но она наконец счастлива. Сейчас Валтор принадлежит только ей. А кроме «сейчас» ничего не существует. Так будет всегда. Вечный голубой снегопад и взгляд любимых глаз, обращенных на нее с печалью и нежностью. А теперь спать, спать…

Лотэсса сидела на кровати и в тоскливом безделье изучала обшарпанные стены комнаты. Единственная гостиница в небольшом городке, где они остановились, была полностью забита по случаю осенней ярмарки. Удалось снять только одну комнату, да и ту за тройную цену. И вот теперь Тэсс приходилось делить комнату с королем, а находиться с ним рядом в последние дни было сложнее обычного.

Дайриец был молчалив и мрачен. Со смерти Нармин прошло три дня, и за это время Малтэйр обратил к спутнице не больше десятка фраз в случаях крайней необходимости.

Разговаривал он только в тот первый вечер с владычицей Лавинтией. Они отвезли тело Нармин в Храм, повергнув жриц Маритэ в изумление и ужас. Однако владычица выглядела менее расстроенной и подавленной, чем можно было ожидать. Вместо естественных в таких случаях слез и отчаяния Лавинтия впала в привычный пафос и начала вещать что-то о величии жертвы Нармин. Пока она распиналась о возрождении былой славы Маритэ, явившей столь очевидное чудо руками одной из своих служительниц, Лотэссе несколько раз казалось, что Валтор готов ударить владычицу, как до этого ударил Нармин. Когда же Лавинтия предложила королю назвать в память погибшей девушки один из осенних месяцев, он просто развернулся и, волоча Лотэссу за собой, направился к оставленным лошадям.

И вот уже третий день с лица его величества не сходило выражение мрачного отчаяния. Тэсса боялась, что король начнет глушить боль вином, но он не притрагивался к выпивке, очевидно, держа данное ей слово. Лучше бы уж пил! Она перевела взгляд на мужчину, сидевшего за столом, опустив голову на сложенные руки. Сколько можно так сидеть, не шевелясь?

Девушка закашлялась. Король поднял голову и повернулся к ней. Похоже, ее проклятая болезнь — единственное, что способно привлечь сейчас внимание Дайрийца.

— Как вы себя чувствуете? — слова звучали тускло и безжизненно, словно вопрос был задан из чувства долга.

Лотэсса чуть было не ответила, что чувствует себя вполне сносно, чтобы не добавлять ему поводов для беспокойства, но передумала.

— Невыносимо, — ответила она.

— Так плохо? — теперь в голосе короля сквозило неподдельное беспокойство.

— Мне невыносимо видеть вас таким!

— Каким?

— Потерявшим интерес к жизни и терзающим себя незаслуженным чувством вины.

— Незаслуженным? — глухо переспросил Валтор.

— Именно так! — Тэсс вскочила с кровати и приблизилась к нему. — Вы не виноваты в смерти Нармин. Ее убило змеехвостое чудовище, а не вы!

— Но я не смог ее защитить! — такая боль была в этих словах, что Тэсс стало страшно за него. — Ни ее, ни вас! Чудовище обещало убивать вас долго и мучительно у меня на глазах. И оно бы сделало это, если бы не Нармин. Разве может мужчина допустить, чтобы женщина жертвовала жизнью ради него, выполняя его долг?

— Она умерла не только ради вас, но и ради меня. Может, мне тоже стоит истязать себя чувством вины? Просто за то, что осталась жива?

На самом деле Лотэсса, хоть и чувствовала горячую благодарность к Нармин, не верила в то, что говорит. Жрица погибла не ради нее, а ради Валтора. Лавинтия может сколько угодно рассуждать о том, что Нармин отдала жизнь ради избранницы своей Богини, но правда в том, что жрица спасала любимого мужчину. Тэсс еще не забыла, как жрица предлагала твари забрать драгоценную избранницу Маритэ вместо короля. Но пусть Валтор думает по-другому. Он должен понять, что не более виноват в смерти Нармин, чем Лотэсса. В ней никто не виноват, кроме чудовища.