Зеваки обступили скоморохов, притоптывали валенками да хлопали в ладоши. Круг все-таки они оставляли для зверя большой, когтей и зубов опасалися.

Чтоб пляска на потеху люду продолжалась, мужик время от времени давал медведю какое-то лакомство маленькими кусочками. Косолапый жадно тянул морду к грязному рукаву с бубенцами, тыкался носом мужику в ладонь. Понимал ли косматый, что вторая рука скомороха с такими же бубенцами больно душит его цепью?

— Прости, матушка Макошь, — беззвучно прошептала Нежданка. — Не могу я твоему сыночку помочь. Меня саму, поди, скоро на цепь посадят.

Вокруг плясали скоморохи, бубенцы на их костюмах звенели на все лады. Колпаки чудные трехрогие, да тоже с бубенцами. Почти у всех на лицах были натянуты кожаные маски — чудно так. У кого на маске рожа прорезана добрая да веселая, рот до ушей, хоть завязочки пришей — как говорится. А у кого, наоборот, злая и печальная рожа, у одного прям даже горестная.

Девчонка снова зарылась в сено, чтобы больше на это не смотреть.

Издевательство над медведем продолжалось довольно долго, народу набилось — полный двор. Мужик на воротах с утра стоял уже другой. Он пробовал не пускать деревенских мальчишек, что пришли на медведя поглазеть. Да, куды там… Разве ж их удержишь? Пока один дразнит сторожа, трое других у дядьки за спиной прошмыгнут.

Народ из соседних деревень приходил целыми семьями подивиться на медведя и скоморохов. Касатка распорядилась никого не гнать — пусть посмотрят. Может, в другой раз кто и на ночлег останется, — страшно только первый раз новый порог переступить, а потом ты уже вроде был там, и проще решиться.

Нежданка набралась смелости и выползла из своего убежища на белый свет. Надвинула шапку, засунула в рот палец от удивления, зенки на медведя вытаращила. Вид получился придурковатый — как у всех, это смешало ее с толпой. Не торопясь, чуть приплясывая, перешла двор да и скрылась за воротами.

Глава 20 На переправе

Иван ждал Неждану на переправе вторые сутки.

Сразу за рекой дорога расходилась в разные стороны. Три главные путя потом ветвились и прирастали множеством мелких дорог, дорожек и тропок. Чтобы не заплутать, да не перескакивать опосля, как вороны, с ветки на ветку, важно было сразу попасть на нужную дорогу.

Не случайно местом встречи Ванька выбрал разъезжий пятачок сразу за переправой. Парень глядел во все глаза на реку, на конных и пеших, которые перебирались на другой берег по крепкому льду. Заглядывал в кажные сани и вертел кудлатой башкой во все стороны, не хуже какого филина.

Каллистрат недовольно фыркал и прядал ушами. Пар валили из его ноздрей и оседал инеем на морде. Буланый богатырский конь в придорожных березках всем мозолил глаза. Каллистрат отливал на солнце золотыми боками и на фоне бескрайних снегов просматривался издалека. Рано или поздно в тереме дознаются, куды подевался любимый конь Прозора.

Ванька оглаживал Каллистрата, стряхивал с морды иней, кормил коня сушеными яблочными дольками, покуда те не закончились. Здесь же на переправе выменял у какого-то мужичка за шапку мерку овса да тюк сена. Теперь ухи мерзли, зато конь был сыт. Второго такого конька, поди, и в целом свете не сыскать. Ээх, как жаль будет с им расставаться…

Борода у Ваньки только после двадцати годков начала расти, русая кучерявая. Борода и брови у молодого конюха сейчас тоже заиндевели. Этак и ухи можно отморозить — столько ждать.

Лишь бы все не зря было, лишь бы только Нежданка появилась с того берега, пришла живая да невредимая…

Ванька сам не понял, чем так приглянулся Прозору с Колобудом, но всю неделю они гоняли его за хмельным медом, а потом допускали к себе в хоромы да вели беседы — про невесту да про коней.

Имя своей зазнобы он им не открыл — как уж ни допытывались. Мож, поэтому и стало им так интересно то разузнать. Мож, побились об заклад, что проговорится он рано или поздно, вот все звали да выспрашивали.

Иногда приходилось часами сидеть на бочонке под дверьми и ждать, пока Колобуд и Прозор вспомнят об нем, Ваньке. Вольно или невольно он слышал обрывки их разговоров. Не все, конечно, а — когда громко спорили али близко к дверям подходили, али двери не плотно затворяли.

«Свистульки», «Неждана», «дочка Власа», «ведьмино отродье» — звучали все чаще. Ванька весь превратился в слух.

Когда он понял, что угрожает маленькой соседке, разыскал на ярмарке Талалая, что вечером домой в деревню возвращался, да попросил матери передать, чтобы предупредила Нежданку.

А сам… Сам решил Каллистрата с конюшни свести — отвлечь, значит всех. Очень Ванька понадеялся, что Прозор станет своего любимого конька разыскивать поперед всех дел. Про ведьму с Поспелки, мож, забудет, хоть на какое-то времечко. А девчонка успеет покуда сбежать…

А дальше? Ну, дальше Ванька знал, что на этом его служба при тереме, при княжьих конюшнях закончилась. Знал, что не сносить ему головы, ежели с Каллистратушкой что-то случится. Грустно от того было, да уж делать нечего — кто ж сироту малую спасет, коли не он сызнова.

По первости Иван решил такого приметного коня в сарайчике на окраине Града припрятать, а сам собирался к переправе за Нежданкой ехать на гнедой кобыле. Да, все пошло шиворот-навыворот. Отказался дедок — хозяин сарая за Каллистратом смотреть, хоть и был у них с Ванькой уговор, что коня тот ему на пару дней поставит. Колобуд в пьяном угаре как-то подарил Ваньке перстень яхонтовый, тем кольцом и было за постой коня деду заплачено. Как увидал мужик буланого красавца из княжеских конюшен, так и в отказ пошел — все свои слова назад забрал, не постеснялся. Перстень Колбуда, правда, назад не воротил.

Бросить Каллистрата на произвол судьбы Иван тоже не мог, обещал он Прозору головой за коня отвечать, а свои обещания держать надобно. Да, и сам прикипел он к коньку, чего уж там.

Вот и получилось, что к переправе встречать Неждану, он помчался на золотом коне, что пылал на солнце жар-птицей. Отвлек,