К нам она присоединилась во втором сезоне Рубинштейн. Как ни странно, именно с того момента, когда мы могли бы стать соперницами, началась наша дружба. Нас сближали любовь к танцу, а также артистические сомнения, вызывавшие потребность в нелицемерном анализе просчетов, дружеских советах.

Раннее замужество прервало ее карьеру. Оно разделило нас географически (Таня перебралась в Нью-Йорк), но не душевно. Мы часто переписывались, иногда встречались и до самой ее кончины все так же любили друг друга.

Во время наших выступлений с Идой Рубинштейн в Монте-Карло я впервые увидела Матильду Феликсовну Кшесинскую[190], уже княгиню Красинскую, жену Великого князя Андрея Владимировича.

Маленькая, подвижная, с сильно развитыми мускулами ног, с правильными, словно вычерченными чертами лица и огненными глазами, полная блеска и светской любезности, она произвела на всех нас большое впечатление. Помимо незаурядной биографии она была известна и как блестящая прима-балерина Мариинского театра. Анатолий Ефимович Шайкевич, много раз видевший ее на сцене императорского балета, говорил мне, что не только ее особое положение при дворе, которое, конечно, способствовало карьере, но и действительно огромный талант покоряли чопорную публику. Ей доводилось повторять на бис сольные вариации три-четыре раза (в частности, в балете «Талисман»[191], где ее выход двойными кабриолями приводил зрительный зал в неистовство).

Теперь Матильда Феликсовна рассыпалась в комплиментах перед Нижинской (нетрудно догадаться, как она должна была оценивать Рубинштейн!).

Проиграв в Монте-Карло немалые средства и легендарные драгоценности, она решительно принялась сама зарабатывать на жизнь. В Париже Кшесинская открыла балетную студию, где ежедневно давала по несколько уроков детям и барышням, родители которых склонялись в реверансах перед Великим князем, невозмутимо поливавшим из лейки пол студии. Постепенно у нее образовался и профессиональный класс.

На одном из спектаклей в Опера-Комик в моей уборной появилась обольстительная любезная Матильда Феликсовна и стала меня усиленно приглашать приходить к ней заниматься.

Я была озадачена. Она оказывала мне большую честь, но в перерывах между сезонами Нижинской я уже брала уроки у Алисы Францевны Вронской, которая уделяла мне много внимания и у которой я делала успехи. Мне было очень неудобно ее покинуть. Кроме того, спектакли в Опера-Комик не оставляли свободного времени.

Но когда Матильда Феликсовна чего-нибудь хотела, для нее не существовало препятствий. В конце концов она предложила мне свои уроки даром, в любой день и час, когда я буду свободна. Достаточно позвонить по телефону.

От такой поразительной щедрости отказаться было просто невозможно, и я начала заниматься у нее.

Я искренне благодарна Матильде Феликсовне, всегда прекрасно ко мне относившейся, но должна признаться, что ее преподавание, слишком любезное, больше рассчитанное на «обвораживание» учениц, чем на профессиональную требовательность, мне не подходило.

Во время пребывания в классе Кшесинской на авеню Вион Виткомб я познакомилась с ее ученицами — Таней Рябушинской, Ольгой Адабаш, Симоной Гроссман, Ниной Прихненко и подружилась с Ниной Таракановой[192].

Тщательно подготовленные и отрепетированные, наши спектакли в Опера-Комик имели большой успех. Мы вложили в них все свои силы и теперь будто парили в облаках. Не поклянусь, что мне был безразличен тот факт, что в витрине, выходящей на Большие Бульвары, появилась моя фотография в роли Дианы.

На осень у нас были радужные проекты: сначала съемки в фильме «Тысяча вторая ночь» знаменитого тогда русского кинорежиссера Александра Волкова[193] с Иваном Мозжухиным в главной роли. Снимать фильм должны были в декабре в киностудии «Ла Викторин» в окрестностях Ниццы. Помимо этого мы должны были готовить репертуар для турне по Франции, а также гастролей в Барселоне и в Италии.

Настроение царило великолепное, репетиции балета в восточном стиле для фильма не были изнурительны, поездка в Ниццу представлялась как праздник..

Такой она и стала. После парижских туманов Ницца казалась раем. Работа проходила в атмосфере исключительной благожелательности. Бронислава Фоминична была весела и благодушна. Сингаевский отсутствовал. Волков, Мозжухин, художник-декоратор Билинский, бывший дирижер балета в Большом театре Померанцев[194] подружились с нашей маленькой компанией (Таня Ушкова, Ирина Блоцкая и я), возглавляемой самой Нижинской. Наши «сообщники» были безукоризненно воспитаны, остроумны и галантны. Мы веселились от души, и этот непрерывный праздник под солнцем и лунным светом Лазурного побережья остается одним из счастливых моих воспоминаний.

К сожалению, этим его первым звуковым фильмом завершилась ослепительная карьера мирового кумира Ивана Мозжухина. Ему не простили и впрямь очень сильный русский акцент.

В январе 1933 года спектаклем в Лионской опере (с ее чудесным старинным занавесом) началось наше турне по Франции.

Первый спектакль был для меня особенно памятным. Немчинова покинула нас, и я в этот день впервые танцевала роль Девушки в синем в балете «Лани». Я умышленно не говорю «заменяла». Заменить ее было нельзя. Мечтать об этом — бесполезно. Нужно было принять во внимание мою совершенно иную наружность, не говоря уж о разнице индивидуальности и опыта. Я должна была находить какие-то собственные решения. Репетировала я эту роль с Вильтзаком, но не помню, по какой причине он затем в нашем турне не участвовал, и моим партнером стал Игорь Швецов[195]. Он был хорошим танцовщиком, но его слишком высокий рост являлся некоторой помехой в наших дуэтах, и вообще я не чувствовала с ним того контакта, который мне так помогал с Вильтзаком.

Перед спектаклем я отчаянно волновалась. У Тани — свои заботы, поддерживать моральный дух артистов было не в обычаях Брониславы Фоминичны… Ничего не оставалось, как набраться храбрости и идти на риск.

Мой дебют прошел благополучно и даже успешно. Однако только в Барселоне, исполнив эту роль несколько раз, я почувствовала, что овладела ею, и Девушка в синем стала мне очень дорога.

Программа наша состояла из «Царевны-Лебедь» с Таней Ушковой в главной роли (в этом балете я танцевала в характерной юмористической «четверке», которую мы все обожали), из «Ланей» и «Болеро» или «Дивертисмента». В нем на почетном месте значилась «Коломбина» на музыку Шопена, партия которой была поручена мне. Увы, Бронислава Фоминична не успела ее поставить, и танец этот так никогда и не увидел свет.

На следующий день мы выступали в Марсельской опере. Прием, нам оказанный, был чудесен. Пресса посвятила спектаклям восторженные статьи, а машинисты театра на обратной стороне одной из декораций написали: «Браво, русские! Приезжайте к нам опять скорей!!!» Обнаружив эту надпись в Тулоне, мы были тронуты и горды.

Успех в Тулоне оказался таким же большим, и мы в отличном настроении дали спектакль в Ницце. Нина Тараканова,