Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мыс тобой никогда не станем знаменитыми. О нас никто не услышит. Мы слишком стеснительные, Туве! Странно, не знаю, думала ли ты об этом, но люди, подобные Манни, всегда уверены в том, что делают. Умные всегда сомневаются в своей правоте.
Возможно, однажды мы создадим новую политическую партию, Туве. Партию стеснительных. Тогда мы изменим мир.
Ты обнимаешь Криз, и твои очки немного сбиваются на бок. Затем ты искоса смотришь в сторону моего дома, твой взгляд скользит по одинаковым окнам, прежде чем находит мое окно. Ты видишь меня, Туве? Видишь ли ты меня снова? Мы же встречались вчера мимоходом.
* * *
Да, Ким, я вижу тебя и помню, как мы встретились в магазине Н&М. Конечно, это странное место для встречи!
Я заметила тебя сразу, как только ты вошел. На тебе как обычно был черный берет и длинный черный шарф. Но ты казался другим, Ким. Я знаю, что это тоже ты, что ты — очень особенный парень. Да, ты мне нравишься. Больше, чем раньше. Раньше я чувствовала другое. Ты немного пугал меня своей манерой одеваться. Я считала, что ты одеваешься так из желания продемонстрировать свое превосходство. Да, мы все так считали. Нам казалось, что ты из тех, кто всегда все знает лучше всех. Но так было до того, как я поняла, что ты и правда другой. Ты просто думаешь несколько иначе. Ты так много думаешь, Ким!
Возможно, я так относилась к тебе, потому что немного жалела тебя. Ты был вечно такой одинокий. Это ведь я попросила Филипа взять тебя в нашу компанию.
Сначала он не хотел. Кажется, он считал тебя слишком… да, слишком непохожим на нас. Раньше он едва ли обратил бы на тебя внимание.
Но теперь, когда уже слишком поздно, я понимаю, что ты мне нравишься. Ты давно мне нравился. Поэтому мы были вместе в то ужасное снежное воскресенье. Я страдала от такого сильного приступа мигрени, что казалось, мой мозг расплавится. Приступ прошел, Ким! Ты вылечил меня. Раньше такого никогда не случалось!
Когда я увидела тебя вчера в Н&М, чувства вернулись. Я следила за тобой взглядом, видела, как ты слонялся по залу, а потом выбирал себе свитер. Тот, голубой с белой окантовкой, очень шел тебе. Ты выглядел в нем таким красивым!
Потом ты заметил меня. Наши взгляды встретились в зеркале. Я видела, как ты вздрогнул, как медлил, потом стал складывать свитер и направился в мою сторону. Ты чуть не опрокинул стойку с трусиками-танга. Твое отражение исчезло из зеркала, а ты, настоящий, шел ко мне, в ту минуту я подумала, что можно все начать сначала. Что чувства никуда не исчезали.
* * *
Я поднимаю правую руку, машу Туве. Остальные, заметив это, поднимают взгляд на мой дом, смотрят на меня. Ты им что-то говоришь. Я снова машу рукой, машу им.
Филип поднимает руку. В этот момент с ветвей лип у торгового центра взлетает стая сорок. Они громко стрекочут. Филип останавливается, бросает взгляд на сорок, кричит, передразнивая птиц, размахивает руками.
Мы все смотрим на сорок, провожаем их взглядом, пока они плывут по воздушным волнам над Астраканвэген.
Птицы улетели, остаемся лишь мы: Филип и Манни, Пия-Мария, Криз, Туве и я. Без птиц мы словно голые, мы — ничто.
«Сможешь ли ты простить нас?» — спросила ты, Туве, вчера в Н&М.
Я не знаю. Думаю, я должен найти в себе силы сделать это. Ради себя самого. Чтобы жить дальше. Это должно произойти. Примирение — единственный путь, ведущий вперед. Все остальное — тупик.
Но если человек совершил проступок, то должен нести за него ответственность. Преступник должен быть наказан. А как же иначе? Во что превратится мир?
Я знаю. Это то немногое, в чем я действительно уверен. Кажется, я заглянул в будущее. Оно выглядело не очень.
Утром вы получили письма. В них написано не так много. Осталось так мало слов, многое пришлось вычеркнуть, а что-то забрал огонь. В основном остались вопросы. Да, Туве, я слишком много думаю. У меня слишком много вопросов.
Есть кое-что, о чем я не упоминаю в письме (это не особенно важно), но хочу объяснить: нет ничего странного в том, что я хожу в берете. Если люди плюют тебе на голову, ее нужно чем-то прикрыть. С этого все началось. Я взял один берет у Джима. Теперь я его ношу, и мне нравится. Потому что я хочу быть как он.
В фильмах, которые мы смотрели у Пии-Марии, никогда не было конца. В большинстве фильмов говорилось о том, что нужно дать сдачи. И когда главный герой восстанавливает справедливость, фильм заканчивается.
Но в жизни все не так. Всегда есть продолжение. Настоящего конца не существует. Есть лишь поток времени, света и тьмы, энергии, и мы живем посреди этого потока, именно его ты чувствуешь, когда ветер дует в лицо.
Я иду против ветра, чувствую его, и я знаю, что живу.
* * *
Этот последний год — настоящая путаница. Лишь множество картин, которые носятся но кругу, словно маленькие сверкающие осколки разбитого зеркала.
Я борюсь за то, чтобы собрать из этих кусочков снова единое целое.
Я пытаюсь рассказать все, слово в слово, так, как, по-моему, все было.
Мне очень хочется, чтобы ты услышал, Филип: я пытаюсь написать о нас.
И когда рассказ будет готов, я подпишу его: «Книга Кима» или, может, так, как написано в моих документах: «Ким Нгуйен, родился в Сон Хоа, провинция Кванг Нгай, Вьетнам. Усыновлен Джимом Кохеном и Кристин Нильссон в возрасте одиннадцати месяцев».
* * *
Вечером мы едим пасту с лисичками.
Кристин запивает ужин бокалом красного вина. Она болтает о том, что нам следовало бы поехать куда-нибудь на осенние каникулы. В Данию? Да, возможно, скажем мыс Джимом. Кивнем друг другу. Опять Дания? Ну, почему бы и нет? Мы с тобой, Кристин!
Вдруг звонят в дверь, и я подпрыгиваю. Хотя я ждал. Хотя знал, что ты придешь. Джим идет к двери, открывает, с кем-то недолго разговаривает и кивает мне.
— Это к тебе, — говорит он. — Она не хочет заходить. И я слышу по его голосу и вижу по его глазам, что в этот раз пришла не Криз. Медленным шагом я прохожу через кухню, выхожу на крыльцо и вижу тебя, стоящую в свете нашей ужасной уличной лампы. Я подхожу к тебе. Обнимаю тебя. Ты крепко прижимаешься ко мне.
