да Володимер брат его. Коломенъского же полку воевода Микула Василиевич; волрдимерскый же юриевскый воевода Тимофей Волуевич; костромскый же воевода Иван Родивонович; переславский же воевода Андрей Серкизовьскый. У князя Володимера воеводы: Данило Белеутя Костантинович, князь Федор елецкой, князь Юрый мещерской, князь Андрей муромский, и те с всеми своими полки[365] приидоша.

Князь же великий повеле передовым полком Оку реку възытися и заповеда коемуждо полку: «Аще кто пойдет по земли Резаньской, да никъто же ни прикоснися ни единиму власу». И сам князь великый, взем благословение от епископа Еуфимиа коломеньского, и сам перевезеся реку, и ту посла третию сторожу избраных ветезей и повеле видетися с татарьскыми стражами. Посла: Семена Мелика, Игнатиа Креню, Фому Тынину, Петра Горского, Карпа Олексина, Петрушу Чюрикова и иных много с ними видомых. И рече князь великый брату своему князю Володимеру: «Поспешим, брате, противу безбожных сил, николи же не утолим лица своего от бестудиа их. Аще ли смерть прилунится нам[366], то не смерть — живот ны есть!» Иды же путем своим и призываа сродникы своа на помощ, святых мученик Бориса и Глеба.

О раскаании Ольга рязанского князя

Слышав то Олег рязаньскый, яко князь великый Дмитрей Иванович въоружися крепко, идет противу безбожнаго царя Мамаа, наипаче въоружен твердою своею верою к богу ото всех и зо вся. И нача Олег от места на место преходити[367] и нача[368] глаголати с единомысльными своими: «Ни гласа, ни речи ничааному делу, но образумети. Но аще бы было мощно послати к многоразумному Ольгирду, противу тако же прилучися, како мыслити? Но заступили пути наша». И рече: «Се уже и не наш. Аз бо по прежнему чаях, яко не подобает рускому князю противу въсточнаго царя стоати. Ныне убо что разумею, откуду ему помощ приидет противу трем нам въоружися?» И отвеща ему ближнии его, ркуще: «Мы слышахом, княже, нам поведали за 8 дний, мы же[369] стыдяся поведати тобе. Кажут, у него в отечестве калугеры игумен, имя ему Сергий, и тот прозорлив вельми. Тот же паче въоружи его, и от своих калугеров дав ему пособпикы. А се, княже, кажут, яко приидоша к нему на помощь новогородцом с многыми силами своими и воинство же их, княже! сказывает, крепко вельми и храбры зело!» Слышав же то Олег, нача наипаче боятися и нача ярытися на бояры свои: «Почто ми есте того не сказали прежде! Бых шед умолил нечестиваго царя, де не что же бы зла не сотворилося. Горе мне, яко изгубих ум свой, но и боле мене разумех Ольгирд литовский, тоже паче мене не разумех. На мне бо паче взыщется: он безаконний гугниваго[370] Петра, аз же истинный закон разумех! Что ради поплъзохся? Того ради о мне рече: «Аще раб съгрешит в законе господина своего, то биен[371]будет много». И ныне убо, что сътворю и къторому слуху разумею? Аще бо дам собе великому князю, то отнуд не приимет мя: весть бо измену мою. Аще бо приложуся к Мамаеви, то поистинне гонитель буду христове вере. Яко Святополка, жива земля пожре мя. И не токмо и княжениа лишен буду, но и живота вечнаго гозну. Аще бо господь по них,[372] никто же[373] на них, еще же и прозорливаго мниха молитва о нем всегда. Аще ли ни единому помощы не доспею, то бо впрок[374] от обоих прожита не могу. Кому же господь поможет, тому же и присягу имею!»

О раскаании Олъгирдове и о разрушении полком их и съвету их

Ольгирд же, по предреченым уроком[375] своим, съвъкупи литвы много и варяг и жемоты и поиде к Мамаю на помощ. Прийде же Ольгирд к Одоеву[376] и, слышав, яко Олег[377] убоявся, и пребысть оттуда недвижим. И нача размышляти суетнаа своа помысли. И виде съвокуплениа своа и розныа советы своа разрушеныа, и нача[378] яритися и глаголати сердитуя: «Елико изыйдет человек от мудрости своея и худо есть в чюжой мудрости пребывати. И николи же бо Литва учима[379]бе Резанью[380], а ныне убо изведе нас ума, а сам наипаче погыбе. Ныне убо пребудем зде, дондеже московскаго победу услышим.

Сказание о двох братех Олъгирдовичех

В то же время слышав князь Андрей Ольгирдович полотцкий и брат его, князь Дмитрей Ольгирдович брянскый, яко велико належание великому князю Дмитрею Ивановичу московскому и всему православному христианству от безбожнаго Мамаа. И рече к собе князь Андрей: «Да идем на помощь». Беста бо отцем ненавидими, ноипаче богом любимы, и крещение въсприали от мачехы своея княгины. Беста[381] бо акы некый[382] клас доброплодный трънием подовляем, тако же и сии[383], живуще[384] посреде нечестыа, не бе тогда им плод достоин расплодити[385].

И въскоре князь Андрей посла тайно к брату своему, князю Дмитрею, грамотку малу, а в ней писано сицево: «Веси ли, брате мой възлюбленный, яко отец наш отвръзе нас от себе? Ноипаче отец небесный прием нас и дав нам закон свой ходити по нему и успение нас пустошнаго и суетнаго сътворениа деля. Что въздадим ему противу такового прошениа? Скончаем подвиг, и подвиг убо доброй приспе ко подвижнику христову и начальному христианству: великому князю Дмитрию Ивановичу московъскому велика туга належит от поганых измаилтян, но еще же отец наш поборает им, да еще Олег резанскый приводит их. Нам же пророчьство подобает съвръшити — «братиа в бедах пособии бывайте». И не сумнитеся нам: евангелист Лука рече во евангелии спасителя нашего — «Предани будете родителю братиею на смерть, убыют вы имени моего ради, претръпевый же до конца спасен будет!» Излезем, братие, от подовляющагосего терниа и присадимся[386] истинному и плодовитому винограду— христианьству, делательному рукою христовою. Ныне убо подвигнемся, братие, не земнаго бо ради живота, но небесныа ради почести, яж ю уготова бог творящим волю его!»

И пришедши вестници к князю Дмитрею и вдаша от брата его, ото князя Андреа, посланое. Он же прочте посланное, нача радоватися и плакати от радости и рече: «Владыко человеколюбче, дай же рабом своим съвръшити хотение! И о сем нача подвизатися подвига сего добраго, его же открыл еси брату моему старшому!» Рече вестником: «Сице рцы ми брату моему, князю Андрею: Аз, господине, готов есми с тобою днесь, и по твоему наказанию, господине мой. колико есть войска