Дальнейшему я не был свидетелем, поскольку в прихожую не пустили меня, а дальше прихожей – гостя. Разговор вёлся явно на повышенных тонах. Сколько могу судить по голосу, отец кого-то из тех старших ребят привык орать на подчинённых и поэтому слегка захлёбывался слюной. Он почему-то решил, что «близкий к природе» просто обязан будет извиниться перед офицером индийской кампании. Но не на того нарвался…

– Пс-сэр, ваш сын изувечил моего! Я требую наказания его роз-га-ми-и!

– Пс-сэр, я ничего не имею против того, чтобы вы высекли вашего сына.

– Вы изволите шутить с тринадцатым Уэльским полко-ом, пс-сэр?!

– Пс-сэр, я не вижу здесь полка. Один грубиян не в счёт.

– Пс-сэр, как вы сме-е-те-е?!

– Желаете вызвать меня на дуэль, пс-сэр?

– Пс-сэр, вы что же, драз-ни-те-есь!!!

– Как вы догадались, пс-сэр?!

Я, разумеется, не видел того, что произошло далее. Склонен предположить, что бывший офицер дерзнул разрешить спор, поставив на место зарвавшегося лиса одним боксёрским ударом. Очень зря. Потому что следом послышался звук рухнувшего на мостовую тела, и мой наставник спокойно вернулся в гостиную, потирая костяшки левого кулака.

– Месье позволит слегка окатить джентльмена водой?

– Не более одного ведра, старина.

Пока Шарль довершал мокрое правосудие, мистер Ренар развернул утренние газеты. Его янтарные глаза с поразительной скоростью скользили по колонкам сверху вниз. И, судя по тому, как резко он смял газеты, швырнув их на пол в сторону камина, там по-прежнему не было ничего важного.

На минуту я вспомнил знаменитого Шерлока Холмса, который также страдал от отсутствия интересных дел, а потому играл на скрипке или колол себе наркотики. Не менее известный русский полковник полиции господин Путилин также скучал, но предпочитал русскую водку. Я сам попробовал её много позже, когда мне было двадцать шесть, и должен признать, что этот напиток действительно способен заглушать душевную боль куда лучше нашего виски или бренди. Но!

Лис не напивался, не наркоманил, не уходил в загулы по борделям, он просто тосковал. Сидел на одном месте, в излюбленном кресле, укутавшись до подбородка пледом, покачивая в лапах чашечку кофе по-бретонски и ни на что не реагируя. Он словно бы впадал в сонную прострацию до тех самых пор, пока…

– К вам ещё один джентльмен, месье. Некто мистер Растеряефф.

– Кто он, Шарль?

– Как указано в визитке, певец, актёр и композитор.

– Цель визита?

– У него украли старую книгу и деньги, месье.

– Господи, ну покажите человеку, в какой стороне находится Скотленд-Ярд! Я не занимаюсь подобной ерундой.

– Месье, он от Фрэнсиса.

Ренар уныло покосился на меня, но я уже взял в руки блокнот. Вы меня поймёте, не каждый день настоящий живой певец и композитор просит нашей помощи. Как можно упустить такую возможность? Когда ещё в наши двери постучит некто, способный создавать волшебные мелодии? Мой пиетет перед творческими личностями в те юношеские годы был незыблем, непоколебим и нерушим никакими столкновениями с реальностью.

– Просите его, Шарль.

…В гостиную вошёл невысокий, довольно молодой, небрежно одетый мужчина с растрёпанными волосами, трёхдневной щетиной, виноватой улыбкой и потёртым аккордеоном через плечо. Кстати, он почему-то называл его странным русским словом «garmoshka».

Впоследствии я понял, что это производное от латинского «гармония». Именно так на буйной Кубани, в сонной Тамани и величественном Крыму называли этот восхитительный инструмент, и я до сих пор искренне считаю, что гармошка гораздо ближе к общечеловеческой душе, чем рояль или гитара! Разумеется, это только моё мнение, но я имею на него право.

– Здорово дневали, хозяева!

– Слава богу, – вежливо кивнул Лис, прекрасно зная, как и чем следует отвечать на подобное приветствие. В конце концов, как говорится, Фрэнсис нам в помощь! Благодаря этому рыжему донцу я узнал о далёкой России больше, чем за все школьные годы о родной Великобритании.

– Ренар, стало быть?

– А то ж!

– Добро, – с улыбкой поклонился наш гость. – Вот беда у меня. Книгу покрали.

– Очередная кража «Тихого Дона»? На авторство уже претендовали минимум пять человек.

– Так нет же ж, – наш гость с плеча развернул инструмент, – я ж такую песню написал о батьке Ермаке, а меня с моста Тауэрского как есть взяли да и попёрли!

Он сложил гармошку и вновь поднял на нас светлый доверчивый взгляд:

– Чё делать-то? Меня до вашей хаты знакомец с Дона послал, вроде как…

– Фрэнсис? – едва ли не в один голос уточнили мы.

Наш гость радостно кивнул и широко растянул мехи.

Признаться, у меня на секунду перехватило дыхание от таких-то героически-возвышенных перспектив, ставящих весь остальной мир в весьма двусмысленное положение, но мой учитель вдруг задумчиво процитировал, почти в рифму:

– Остаются позади казачьих войск – Красноярск, Иркутск, Тобольск! Старая сибирская песня, помню её. Что ж, друзья Фрэнсиса – наши друзья. Чем могу, как говорится.

– Ай спасибо-о!

После, наверное, минуты три-четыре шёл музыкальный проигрыш, во время которого меня во все стороны неслабо плющило и колбасило, а Лис, наоборот, сидел и слушал себе, запрокинув голову, с самым счастливым выражением морды лица.

Тогда я ещё не до конца понимал его. И был уверен, что Лисицын – это лишь некий перевод его фамилии на русский язык. Хотя, как потом оказалось, гражданин Лисицын был известен много где по славянским странам как шпион и разведчик из «близких к природе», способный решать и разруливать самые проблемные и сложные вопросы не только между отдельными личностями, но зачастую и между враждующими странами…

– Будьте добры, расскажите всё в подробностях.

Мистер Растеряефф охотно кивнул и пустился в повествование. С его слов, разумеется, если откинуть всё лишнее, невнятное и недоказуемое, выходило следующее.

Он сам приехал в Британию на заработки, один его знакомый (да, да, всё тот же Фрэнсис!) хвастал в письмах родственникам, что в европейских странах в моде казачий фолк. Человек повесил гармонь через плечо, распродал всё, чего не жалко, и махнул ловить удачу, надеясь на традиционный русский авось. И ведь первое время ему действительно везло.