Три всадника в черных плащах скакали по улице Фобур-Сент-Антуан. Проехали мимо пивной «У Гортензии», не удостоив ее взглядом, а между тем заведение принадлежало ветерану Революции Сантерру, все якобинцы квартала собирались там. Чуть подальше всадники, наклонив головы, свернули в низенький крытый вход, пересекли дворик, въехали в следующий проход и, наконец, оказались у заднего фасада обшарпанного здания. Баррас и Буонапарте сошли со лошадей, оставив их на попечении третьего спутника, а сами нырнули в грязноватую прихожую. Баррас открыл флакончик духов и вдыхал их аромат, он плохо переносил запах плесени, селитры и жирного супа.

— Он живет под самой крышей.

Они поднялись на шестой этаж по крутой скрипучей лестнице. Когда добрались до самого верха, Баррас постучал рукояткой трости по дощатой двери — стук был условным. Изнутри послышалось ворчание, и им открыла женщина в шлепанцах. Она была до ужаса тщедушна и неприглядна. Два рыжих карапуза, таких же уродливых, как их родительница, болезненных, с воспаленными глазами, цеплялись за ее юбки.

— Гражданин занят, работает.

— Мы хотим видеть его без промедления.

— Он у свиней.

Пришлось снова идти по лестнице. Старший из детишек-альбиносов провел их на грязный задний двор, служивший свинарником. Жозеф Фуше откармливал на убой своих хрюшек. Сей священник-расстрига, некогда представитель дипломатической миссии, копался в корыте, наполненном всевозможными кореньями и очистками. Он вздрогнул, опасливо вскинулся — знал, что найдется немало желающих отнять у него жизнь: некогда он, не ведая жалости, развернул репрессии в Лионе. Тысячу шестьсот подозрительных расстреляли из пушки на равнине Бротто, поскольку гильотина на площади Белькур работала слишком медленно. При виде Барраса Фуше овладел собой, хотя не сумел скрыть, что руки у него трясутся. Репутация этого человека была ведома Буонапарте, но он никогда его не видел, не мог даже вообразить, что Фуше столь тщедушен и невзрачен. Это был недоносок с запавшими щеками, скуластый, с мутно-серыми полуприщуренными глазами и сальными рыжими патлами, похожими на веревки. Фуше обтер руки о передник:

— Видишь, Баррас, что со мной сталось? Чем же я еще могу быть тебе полезен?

— У меня к тебе несколько просьб.

— Я больше носа не высовываю из предместья. Слишком опасно.

— Да я тебя и не прошу из него выходить. И твой труд будет оплачен.

Баррас вытащил из складок плаща кожаный кошель, довольно плотно набитый, и бросил его Фуше, но тот от удивления или по неловкости не поймал его, и кошель плюхнулся в грязь. Однако он его поднял, взвесил на ладони и, угадав, что там золотые монеты, тотчас спросил:

— Что же я должен сделать, Баррас?

— Для начала отведи нас в чистое и укромное место.

— Укромное найдется, за чистоту не ручаюсь.

— Мы готовы следовать за тобой.

— Подождите.

Фуше развязал веревку, заменявшую запор на калитке, и выпустил из темноты сарая десяток шумных жадных свиней, которые, толкаясь, устремились на свет. Лысому верзиле, прибежавшему на его зов, Фуше приказал:

— Проследи за скотиной, у меня тут одно дело с этими почтенными гражданами.

Улица Фобур-Сент-Антуан была не слишком оживленной. Там встречались люди, тащившие тележки с мебелью, которую везли чинить или возвращали из починки, но ремесленники работали в своих мастерских, расположенных под одним общим навесом или во двориках, где было темно, будто на дне колодца. Слышались стук молотков, визг пилы, окрики в адрес ленивых подмастерьев. Фуше привел Барраса и Буонапарте к таверне с металлической вывеской, на которой фигурировало изображение виноградной лозы. Они вошли в залу. Пьяницы, уткнувшись носами в стаканчики со своей бурдой, на них и не взглянули. Фуше сделал знак содержателю трактира, стоявшему за стойкой. Тот, не произнеся ни звука, подал им ключ от подвала, куда они, взяв свечу на подсвечнике, спустились по довольно опасной лестнице. Там, внизу, уселись на табуреты рядом с бочками. Фуше поставил подсвечник на истоптанный земляной пол со словами:

— Здешнее вино я бы вам не посоветовал, это для рабочих. Хозяин подмешивает в местную кислятину спирт и настаивает на дохлых кошках для придания цвета. Такое кого хотите продерет.

— Мы здесь не затем, чтобы пить, — сказал Буонапарте.

— Генерал прав, — поддержал Баррас.

Фуше покосился на этого генерала со странным акцентом, тускло озаренного его свечкой. Баррас пояснил:

— Я хочу каждодневно быть в курсе настроений предместья.

— Рабочие благоприятно судят о твоей Конституции, это ты сам прекрасно знаешь. И кричать против Двух Третей не пойдут — кто-кто, а они нет. Понимают, что декрет защищает их от роялистов и буржуа. Патриоты растолковали им это.

— Как тебе кажется, они готовы поддержать Конвент?

— Да, но с чем? У них больше нет оружия, даже пики пришлось сдать.

— А если у них будут патроны и водка, тогда как?

— Тогда поддержат, я же тебе говорю, это легко устроить.

— Им заплатят.

— Это еще более упростит дело.

— Я подумывал, не укрепить ли их силами охрану Собрания, выпустив воззвание от имени Комитета общественного спасения.

— Все те, кого комитет выпустил из тюрем, без колебания встанут на защиту Республики.

Баррас стал рассказывать Фуше о последних парижских событиях. Поведал о том, как мюскадены утратили чувство меры в своих нескончаемых провокациях, как буржуазные секции норовят довести дело до открытой схватки. Как маркиз де Монтаран науськивал своих головорезов на генерального инспектора Итальянской армии, и те избили его. А не далее как вчера юнцы вздумали стрелять в патруль, который хотел их разогнать. Чтобы удержаться у власти, Конвент стал действовать жестче, и крутые меры, которые он принимает, усиливают брожение: отныне непокорных из числа золотой молодежи будут силой забирать в армию; сыновья, племянники, дядья эмигрантов отстраняются от государственной службы, равно как и священники, эти смутьяны, которым теперь придется докладывать властям о своих местах отправления культа и подписывать декларацию о преданности Республике. Агенты государственной безопасности доносят о пересудах, слухах, стычках — короче, об атмосфере. Причем, говоря об этом, они пользуются такими выражениями, как «катастрофа», «кризис», «ужасающие обстоятельства» и даже «гражданская война».

— Что до гражданской войны, предместье жаждет ее, — сказал Фуше, — но коль скоро ты меня просишь сколотить батальон, учти: в него войдут сплошь герои взятия Вальми или Бастилии.

— Так я и думал, — вздохнул Баррас. — Да мне плевать…

— Даже если это будут парни вроде Дюпертуа?

— Не знаю такого.

— Да нет же, знаешь! Это тот самый слесарь, что перерезал горло Феро.