раздается похлопыванье крыльев. Это тетерева летят завтракать. Вот они заметили своего одинокого сородича и безбоязненно садятся на ближайшие березы и ольхи. Теперь стреляй, да не промахнись…

Однажды в ожидании рассвета я сидел в шалаше. Ночь выдалась свежая, подбадривающая. Земля и деревья вокруг закуржевели от инея. Хоть и тепло был я одет, но все же мелко постукивал зубами от холода.

Звезды гасли одна за другой. А на востоке, где-то далеко-далеко, медленно занималась заря. Первым о начале дня своим звонким постукиванием по стволу сухого дерева возвестил дятел.

Я радовался наступлению утра и, устроившись поудобнее, с интересом наблюдал за пробуждением леса. И хотя я видел эту картину не впервые, но снова чувствовал в груди учащенное биение сердца.

Неожиданно совсем рядом прозвучал выстрел. За ним — другой, третий. Я посмотрел на чучело тетерева. Мой «петух» свалился набок, но держался на месте. «Тоже мне охотники, — возмутился я, — куда стреляют».

Я хотел было выйти из шалаша, но что-то остановило меня. Послышались голоса:

— Вот так чудеса! Не падает!..

— Наверное, зацепился!

Около самого шалашика прошли два охотника. Они направились к березе, у которой стояло чучело. Это были молодые ребята. Я выбрался из укрытия. Увидев меня, они испугались и, видимо, не прочь были задать стрекача.

— Не бойтесь, — успокоил я их. — Охотник охотнику всегда рад.

Смущенные ребята виновато поглядывали то на меня, то друг на друга, переминаясь с ноги на ногу и не находя, что ответить. Мы познакомились. Оказалось, зовут их Гера и Дима. Мои новые знакомые вместе учатся, а с ружьями вышли впервые.

— Мы выстрелили в нее, а она не падает. Что это за птица? — признался один из неудачных охотников.

— Не знаю, какие у вас отметки в школе, но за первый урок в лесу я поставил бы вам по двойке, — ответил я. — Вы выстрелили по два раза?

— По два, — в один голос признались ребята.

— Существует неписаный охотничий закон: стрелять надо только тогда, когда видишь хорошо цель. Иначе, не разобравшись, можно пальнуть и по своему товарищу, приняв его за медведя…

Ребята сконфуженно молчали…

Теперь на охоте я нередко встречаюсь с Герой и Димой, и всегда в их ягдташах виднеется или тетерев, или какая-либо другая дичь.

ПОЕДИНОК

Перевод М. Мухачева

Снег выпал ночью. Белым покрывалом лег на землю, на крыши, пышной прошмой[5] украсил ветви деревьев.

Каждый охотник с нетерпением ждет этого желанного первотропья. Ведь оно оставляет множество воспоминаний. Хорошо в такое время бродить по лесу: ходи и читай на снегу замысловатые следы, вникай в них.

Охотник, легший спать темным осенним вечером и вставший светлым зимним утром, не находит себе места. И если ему не удалось выбраться из дому по какой-либо другой причине, сокрушается: «Эх, а день-то какой хороший выдался!»

Я встал еще до рассвета, собрался и направился в заветные угодья. Собака у (меня лайка, по кличке Баркас — старая, глуховатая, не такая резвая, как в молодости, быстро устает. Уже несколько лет подряд я провожаю с ней чернотроп и встречаю первый снег. Именно в эту пору лес, как добрый друг, раскрывает мне свои тайны.

А день, к моей радости, выпал тихий, мягкий. Свежий снег, словно хлопок, пружинил, скрадывая шаги… Поэтому и к зверю по следу можно подойти бесшумно.

По тропе, еще летом проложенной грибниками, я взобрался на гору Чак-Чора. Старики утверждают, что когда-то она была левым берегом Волги. Со временем вода размыла правый берег и отошла, оставив низину. На ней постепенно разросся лес, а кое-где, как осколки великой реки, заголубели глубокие старицы и озера.

Верится в эти предания старожилов. И сейчас от Чак-Чоры до Волги всего шесть километров, а она так и тянется к Звенигову[6] вдоль старого русла реки. От самой кромки горы начинается сосняк.

Опасаясь, что Баркас может устать, я не отпускаю его от себя. Он часто оборачивается, обиженно поглядывает на меня. Я понимаю его. Баркас ждет, когда я крикну: «Вперед!» Но куда мне спешить?! Удастся подстрелить что-либо или нет — меня не очень-то интересует.

Как только рассвело, в утреннем воздухе грянул выстрел. В тот же миг послышался отдаленный заливистый лай. Через некоторое время, словно предупреждая: «Эй, остерегайтесь, лесные жители, охотники появились!» — выстрел повторился.

Перед нами открылась уходящая вдаль широкая просека. Слева стоял сосновый бор, по правую, на месте вырубки, — мелкое разнолесье. Собака, трусившая чуть впереди, начала беспокойно кидаться из стороны в сторону, тыкать носом в снег, что-то обнюхивать. Когда я подошел поближе, увидел, что здесь ночью петлял косой. Баркас, весело поглядывая на меня, завилял хвостом.

— Ну, что же, вперед! — приказал я ему, а сам, приготовив ружье, сошел со следа.

Сначала Баркас подался влево, но вскоре перебежал просеку, скрылся я мелколесье и, взвизгнув от нетерпения, «запел» на разные нотки. Лай удалялся и слышался все слабее и слабее.

По визгу и лаю я понял, что заяц лежал где-то рядом, недалеко от просеки, и Баркас, наткнувшись на косого, поднял с лежки и теперь гнал его. Наконец не слышно стало и лая — косой уводил собаку. Чтобы переждать гон, я нашел пенек, рукавом смахнул с него снег и присел.

Долго ждать не пришлось, снова послышался лай. «Ага, молодец, теперь на меня гонит», — похвалил- я своего Баркаса. Зорко поглядываю на обе стороны просеки. И вдруг на просеку выкатился белый комок. Голос Баркаса все еще слышался в отдалении. Заяц присел, поводя ушами, как бы раздумывая: «Куда же теперь драпануть от собаки?» и пошел прямо на меня. Я взвел курки, взял зайца на мушку, еще две-три секунды и… Но в это время откуда-то вынырнула светлосерая птица. Сверкнув крыльями, она камнем пикировала на косого. Он мгновенно перевернулся на спину, неистово заверещал и задрыгал ногами, стараясь отбиться. Но птица, вновь и вновь взлетая, пыталась вцепиться в зайца.

«Кто же победит в этом поединке?..»

Я стоял, словно завороженный. И до сих пор не могу понять, как выстрелил.

Дым еще не успел рассеяться, а я побежал к месту их схватки. Смотрю: на снегу, распластав крылья, лежит неясыть, а косого и след простыл. Ее большие выпуклые глаза отливали