— Сержант?..

Из зарослей появилась Яшма. Когда она подошла ближе, все увидели, что троллиха тащит за ногу человека. Несомненно, мертвого. У живых бывает голова.

— Я сижу, вдруг слышу крик, и тут он, ета, выскакивает прямо на меня. Я встаю, и он раз в меня головой, — пожаловалась Яшма. — Я его даже стукнуть не успел…

— Что ж, рядовой, по крайней мере, мы можем с уверенностью сказать, что ты его остановил, — заметил Блуз.

— Шэр, он умирает, — сказала Игорина, стоя на коленях над шпионом, которого сержант столь успешно спас от удушья. — Он отравлен.

— Что? Кем? — крикнул Блуз. — Ты уверен?

— На эту мышль наводит шеленая пена, шэр, которая идет у него ишо рта.

— Что тут смешного, рядовой Маладикт? — поинтересовался Блуз.

Вампир хихикнул.

— Простите, сэр. Если не ошибаюсь, шпионам говорят: «Если попадетесь — съешьте документы». Яд — хороший способ сделать так, чтобы пленные наверняка не выдали секретов…

— Но ты держишь эту… жеваную книжку в руках, капрал!

— Вампира так легко не отравишь, сэр, — спокойно возразил Маладикт.

— Вожможно, яд шмертелен только при попадании в рот, шэр, — сказала Игорина. — Опасная штука. Э… опашная. Он умер, шэр. Я ничего не могу шделать.

— Бедняга. Ну что ж, по крайней мере, у нас есть шифр, — произнес Блуз. — Вы не зря старались, солдаты.

— И пленник, сэр, пленник, — напомнил Джекрам.

Единственный выживший шпион — тот, что держал трубу, — застонал и шевельнулся.

— Слегка помят, — констатировал Джекрам с явным удовлетворением. — Когда я на кого-нибудь падаю, сэр, он обычно остается лежать.

— Вы двое, тащите его, — приказал Блуз. — Сержант, до рассвета еще несколько часов, и я хочу убраться подальше. Остальных двоих нужно похоронить где-нибудь в лесу и…

— Просто скажите «командуй, сержант», — попросил Джекрам почти жалобно. — Вы, сэр, говорите, что делать, а я отдаю приказ рядовым.

— Времена меняются, сержант, — ответил Блуз.

Послания, летящие в небе. Мерзость пред Нугганом.

Эта логика казалась Полли непогрешимой, когда они вместе с Уолти Гум копали две могилы. Молитвы верующих летят к Нуггану — то есть поднимаются в небо. Множество незримых вещей — святость, милость и список новейших Мерзостей — спускаются сверху, от Нуггана к верующим. Передавать по воздуху сообщения от одного человека к другому воспрещается, потому что они сталкиваются на лету с молитвами. Конечно, если ты веришь в Нуггана. И в силу молитвы.

За рытьем Уолти Гум сказала, что на самом деле ее зовут Алисой. Это имя совершенно не подходило маленькому, худенькому, скверно стриженному существу, которое плохо умело обращаться с лопатой. У Гум была привычка стоять вплотную к собеседнику и смотреть чуть влево от его лица. Она верила в силу молитвы. Верила во все. Поэтому разговаривать с ней было немного… затруднительно, особенно если собеседник отличался неверием. Но Полли все-таки решила попытаться.

— Сколько тебе лет, Гум? — спросила она, ковыряя лопатой глину.

— Д-д-девятнадцать, Полли.

— Почему ты пошла в армию?

— Мне велела Герцогиня.

Вот почему с Гум мало кто общался.

— Гум, ты ведь знаешь, что надевать мужскую одежду — Мерзость?

— Спасибо, что напомнила, Полли, — ответила та без тени иронии. — Но Герцогиня сказала: что бы мне ни пришлось сделать, пока я буду выполнять свою миссию, это не сочтут Мерзостью.

— Миссию, — повторила Полли, стараясь говорить добродушно. — И что это миссия?

— Я должна возглавить армию, — ответила Гум.

У Полли волосы встали дыбом.

— Что? — переспросила она.

— Герцогиня сошла с портрета, когда я спала, и велела немедленно отправляться в Кнек, — сказала Гум. — Матушка обратилась ко мне, Оззи. Она руководила мной. Направляла мои шаги. Она вывела меня из постыдного рабства. Разве это может быть Мерзостью?

У нее меч, подумала Полли. И лопата. Нужно быть осторожнее.

— Как интересно… — выговорила она.

— Э… должна тебе сказать… я… никогда не знала такой любви и духа товарищества, — искренне продолжала Гум. — Это самые счастливые дни моей жизни. Вы все так тепло, так заботливо ко мне относитесь… Матушка ведет меня. Она ведет нас всех, Оззи. Ты тоже в это веришь, правда?

В лунном свете виднелись дорожки слез на грязных щеках Гум.

— Э… — сказала Полли, изо всех сил пытаясь избегнуть лжи. Наконец она нашла способ увильнуть. — Ты ведь знаешь, что я ищу брата?

— Да, и Герцогиня считает, что это делает тебе честь, — немедленно ответила Гум.

— Ладно, ладно, я пошла на войну в том числе и ради «Герцогини», — сказала Полли, чувствуя отвращение к себе. — Я все время о ней думаю.

Что было правдой — если не уточнять.

— Я так рада это слышать, Оззи! Ведь я думала, что ты утратила веру! — воскликнула Гум. — Но ты говоришь так твердо. Давай преклоним колени и…

— Гум, ты стоишь в чужой могиле, — напомнила Полли. — Всему свое время и место. Лучше пойдем к остальным.

Самые счастливые дни в своей жизни эта девочка провела, пробираясь по лесу, копая могилы и стараясь не попадаться на глаза солдатам с обеих сторон? Полли, к сожалению, задавала вопросы, даже когда совершенно не желала слышать ответы.

— И… Герцогиня до сих пор с тобой говорит? — уточнила она, пока они шли в потемках.

— Да. Она явилась мне, когда мы ночевали в казарме в Плотце, — ответила Гум. — Она сказала, что все идет по плану.

Не спрашивай, не спрашивай, твердил внутренний голос, но Полли, следуя нездоровому любопытству, заставила его замолчать. Гум была славной девушкой… по-своему славной, хоть и жутковатой… но говорить с ней было все равно что сдирать корочку с ранки. Прекрасно знаешь, что там под ней, но все равно ковыряешь.

— А… что ты делала раньше? — спросила Полли.

Гум загнанно улыбнулась.

— Точнее, что делали со мной. В основном били.

В лощинке неподалеку от дороги кипел чай. Половина отряда стояла в дозоре. Всех пугала мысль о людях в черном, шныряющих вокруг лагеря.

— Хочешь пойла? — спросила Маникль, протягивая кружку. Несколько дней назад она бы сказала «сладкий чай с молоком». Пускай они не сумели сыграть свою роль безупречно, но тем не менее были полны решимости говорить «по-свойски».

— Как дела? — спросила Полли.

— Понятия не имею. Сержант и руперт пошли вон туда с пленным, а нам не оставили никаких распоряжений.

— Вообще ни звука, — сказала Гум, беря кружку.