Суровцев понял, что не столь и бредовым оказалось его предположение о том, что если среди немецкого генералитета есть англоманы, то неминуемо возникнет заговор против Гитлера. То, что Райнер не стал даже оспаривать его слова, говорило о многом… Об очень многом и сверхважном…

– Потом, пора бы и вам лично испытать, что такое кинжал или пуля в спину. Впечатления, уверяю вас, потрясающие, – продолжал закреплять свой успех Сергей Георгиевич.

– Вы мне угрожаете? – побледнев, спросил англичанин вдруг с прорвавшимся сильным английским акцентом.

– Безусловно. Вы мне не один раз пытались устроить тайное английское убийство… Теперь я сгораю от желания предложить вам чисто русские, открытые, варианты расправы: нож грабителя, удавку насильника, чекистскую дыбу. Можно что-нибудь ещё более варварское, экзотическое и экстравагантное одновременно… В Сибири среди простого народа до недавнего времени существовало любопытное наказание за некоторые тяжкие виды преступлений… Про ерша для насильников-содомитов не слышали?

– Что это? – негромко спросил Райнер.

– В таёжной реке ловится небольшого размера колючая и скользкая одновременно рыбка ёрш и живая забивается в задний проход преступнику, – быстро сказал Суровцев и замолчал, предоставляя собеседнику самому додумывать последствия такой изощренной народной казни за изнасилование, а также за некоторые виды краж, грозившие первым переселенцам в Сибирь голодной смертью.

Было не понятно, что произвело на иностранца более ужасное впечатление – неожиданная осведомлённость русского о подготовке покушения на Гитлера или же описание азиатской варварской казни. С большим трудом преодолев ужас, смешанный с брезгливостью, Райнер сумел взять себя в руки.

– Сами того не подозревая, вы упростили мне выполнение моей задачи. Я больше не представляю английскую разведку, – с видимым облегчением сказал англичанин.

– Освальд, не морочьте мне голову. Если вы намерены вести разговоры о тайных организациях масонского или партийного толка, я прерву нашу беседу, – не скрывая раздражения, заявил генерал.

– Я представляю людей, чьи интересы находятся выше интересов не только государств и тайных обществ. Людей, для которых даже деятельность разведок многих стран, как и правительства этих стран, всего лишь инструмент для воплощения собственных замыслов.

– Мы взрослые люди и знаем, что слова и обещания в нашем мире, вне своей общности, ничего не стоят, – устало произнёс Суровцев.

– Вы лишены своей общности. Вам же предлагают такую общность. По-своему, я вам даже завидую, – вернул он себе прекрасный русский без акцента. – Я только приблизился к кругу избранных, благодаря личным заслугам, и это стоило мне немалого труда и риска. Но я вряд ли займу более высокое положение, чем вы. Если я смог стать человеком состоятельным, то вы можете быть человеком и уважаемым, и очень, очень богатым. Даже иметь власть. Вам ничего сейчас не стоит оказать и самые значительные личные услуги и, в отличие от меня, внести значительный материальный взнос.

– Вы имеете в виду золото Колчака? – предположил Суровцев.

– Вы правильно меня поняли. Вы не можете не задумываться о своей дальнейшей судьбе на родине. Я предлагаю вам со временем достойно её покинуть.

А вот это было уже интересно и ново. Одно дело предполагать и совершенно другое дело разговаривать с тем, кто, по его словам, представляет частицу глобального заговора против России, которому до сегодняшнего дня несколько столетий с момента возникновения. Если, конечно, англичанин сейчас не блефует. Так или иначе, но бьёт он по больному… Он, Суровцев, действительно человек без своего класса, почти полностью истреблённого за последние годы.

Суровцев со всей очевидностью понимал и то, что в англосаксонских мозгах Райнера, как и в мозгах людей, которых он сейчас представлял, просто не укладывается, как это возможно – иметь прямое отношение к огромному количеству золота и даже не попытаться его присвоить. И если совсем недавно его раздражала тупая самонадеянность немецких разведчиков, уверенных в его ненависти к родной земле, то теперь в неменьшей степени выводила из себя заумь иностранных заговорщиков, всерьёз считавших, что русский офицер и генерал, в силу невзгод и горестей, обрушившихся на его родину и на него лично, напрочь растерял все лучшие качества русского офицера.

– Мне нужно подумать, – дежурной фразой ответил он Райнеру.

– Я знал, что встречу в вашем лице разумного человека.

Не сказав больше ни слова, гость встал и отправился к выходу. «Вот уж действительно, – подумал Сергей Георгиевич, – ушёл по-английски».

Суровцев кивком головы подозвал Новотроицына. Тот с готовностью встал со своего места, охотно подошёл, присел на стул, который до него занимал англичанин. С собой Николай Павлович принёс рюмку коньяка.

– Ну что, делись театральными впечатлениями. Понравился тебе спектакль? Ты, кстати, узнал человека, с которым я только что разговаривал? – спросил Суровцев Новотроицына.

– Какого из них. Первого или второго?

– Первого.

– Да, – заметно волнуясь, ответил бывший полковник.

– Это теперь представитель английской судостроительной компании. Ты почему, кстати говоря, утаил от меня, что воевал в Испании?

– Меня и без того есть за что повесить, – буркнул Новотроицын.

– Как и меня, к слову сказать, – признался генерал, – но давай к делу… Я тебя слушаю.

– Сюда идти немец, по всему видать, испугался. Тебе всё равно велел отбазарить, что ты награждён рыцарским крестом. Я так понял, за Курск.

Неприлично громко Суровцев рассмеялся. Сам он даже не смог бы объяснить, что больше его рассмешило. То ли забавная в устах бывшего белогвардейского полковника уголовная лексика – следствие общения с «лихими», то ли известие о немецкой награде. Резко оборвал смех:

– Они что, серьёзно считают, что Георгиевский кавалер будет рад немецкой железке траурного вида? Скажи вашему ревизору, пусть лучше Демьянова наградят.

– Наградили. И его и меня тоже. Бронзовыми крестами.

– Тогда мои поздравления вам и мои извинения перед немецким начальством. Но ты всё же скажи ему, что, по моему мнению, вы большего заслуживаете. А если серьёзно, расскажи ему о встрече здесь с Серовым и английским дипломатом.

– Зачем?

– Так нужно. Расскажи всё, что знаешь о Серове. И ещё поговори-ка с немцем о том, что ты сильно устал… Что нервы на пределе… Что хотел бы отдохнуть…

– Я и сам хотел тебя просить, чтобы ты меня определил в какое-нибудь другое место. Меня от уголовников уже тошнит.

– Я подумаю, Николай. А теперь убирайся-ка отсюда подобру-поздорову… Если, конечно, у тебя это получится.

В то время когда происходили эти беседы, на улице, у здания театра, разворачивалась полноценная армейская операция. Из подъехавших грузовиков быстро выпрыгивали солдаты. Отдельной машиной были доставлены проводники со служебными собаками. Офицеры выстраивали оцепление. Два патруля московской комендатуры прошли внутрь помещения. Ещё два патруля совместно с милицией приготовились проверять документы снаружи.