и В. Киршоном, обвиняя их чуть ли не в недостаточной «правоверности» – и отчаянно утверждает свой приоритет в деле посмертной борьбы с Есениным:

…«заумники» и «лефы» до тов. Сосновского подняли борьбу с есенинщиной.

…естественной становится маленькая ошибочка тов. Сосновского, утверждающего, что «уже вышел первый сборничек статей против есенинщины»… Не первый, тов. Сосновский. Оставляя в стороне ряд моих книжек, вышедших в свет сразу же после смерти С. Есенина и в самый разгар «кампании» по причтению его к лику «великих национальных поэтов» и классиков госиздатовской литературы, – книжек как раз решительно разоблачавших подлинное социально-литературное лицо самоубийцы, я позволю себе сослаться хотя бы на мою статью – «Псевдо-крестьянская поэзия», написанную до смерти Есенина и появившуюся в мае этого года в сборнике Пролеткульта – «На путях искусства».

Жаль, конечно, что тов. Сосновский, перечисляя «анти-есенинские» выступления <…> забыл совершенно упомянуть о пяти моих книгах и одной статье в сборнике Пролеткульта, – буквально на ту же тему. Сосновскому кажется, что борьба против есенинщины только теперь «начинается», а между тем я с марта месяца уже веду ее довольно интенсивно.

Одним из первых усомнившихся был я.

Зачинатели всегда гонимы.

моя книга против Есенина («Драма Есенина») появилась до статьи Троцкого!..

на страницах руководящей газеты говорится несколько в другом освещении, но то же самое, что уже вскоре после смерти Есенина утверждал я в своих книгах.

Теперь, когда, даже в резолюциях Пленума МК по вопросу о Комсомоле стоит буквально: «Борьба с упадочностью, есенинщиной» и т. д., я могу лишь сожалеть, что мои «обвинители» так долго шли в разрез со здравым смыслом. и т. д.[36]

Нарастает и кое-что иное. Очень показательна эволюция памфлета «Новый Есенин», переизданного Крученых с новым введением и заключением под заглавием «Хулиган Есенин». Из основного текста Крученых выбрасывает финальные фразы о том, что «Есенин только начинается» и «исследование его творчества сможет претендовать на полноту и законченность не раньше, чем мы увидим полное собрание сочинений Есенина». В книжке «Хулиган Есенин» он бросает решительный призыв: «Книги Есенина не должны больше наводнять литературный рынок, отравляя умы молодежи».

От бесконечных упоминаний о душевной болезни и белой горячке Есенина до отрицания за ним сколько-нибудь значимого таланта и подобных призывов – все в памфлетах Крученых напоминает приемы давешней антифутуристической критики. Случайно ли? Скорее всего – сознательно. Вопрос о мере искренности Крученых в этих книжках достаточно сложен: он был опытным литературным провокатором. Едва ли он не сознавал масштаб удивительного поэтического дара Есенина; не стоит и ставить его книжки на полочку «Моцарт и Сальери»[37]. Хорошо знавший Крученых критик А. Шемшурин пишет, что за его памфлетами стоял трезвый расчет:

Этот человек обладал здравым смыслом в высшей степени. Про него нельзя было сказать, что это – человек не от мира сего. Крученых – слишком земной человек. Во время революции он быстро понял, что время чудачеств кончилось, и что нужно уступить место другим людям. Крученых отошел в сторону, но не пропал. Он все время вертелся на виду у нужных людей и жил припеваючи. <…> Почему-то он ополчился на Есенина и выпустил множество книжек против этого писателя, тогда уже мертвого. Мне показалось, что [эти] книги написаны какою-то гимназисткою. Зная, что от Крученых можно ожидать всего, я как-то спросил его: сам ли он написал книги о Есенине. И Крученых мне ответил, что там многое идет от его секретаря[38].

Действительно, к антиесенинским памфлетам Крученых как нельзя лучше применимо высказывание Б. Пастернака (в сборнике «Жив Крученых!», 1925): «Слабейшая сторона Крученых – его полемика. <…> Крученых замечателен тем, что ведет борьбу либо бесплодную, либо с победами, инсценированными до подтасовки». Вместе с тем, брошюрки А. Крученых не лишены рационального зерна: таков, например, «психоанализ» саморазрушительной есенинской Todestrieb: вот где бесспорно искренняя нотка, идущая еще от первых футуристических манифестов. Влечение к смерти – могло ли быть что-либо более чуждое для Крученых, столь озабоченного и жизнью, и продлением ее, и выживанием? Таковы и замечания о некоторых свойствах Есенина и характере пресловутой «есенинщины»; немало из сказанного Крученых в отношении записных «есенистов» и присущего многим из них антисемитизма и по сей день, к сожалению, остается актуальным. Наконец, нельзя не заметить язвительную и во многом справедливую критику «пролетарских» авторов.

Судя по косвенным свидетельствам, в более поздние годы Крученых в антиесенинской кампании если не покаялся, то раскаялся. Приведем весьма любопытный отрывок из воспоминаний поэта и переводчика М. Скуратова:

…я отлично помню отношение к этим книжонкам Крученых многих поклонников и даже не поклонников Сергея Есенина из числа писателей. По-моему, общее мнение их об этих книжонках Крученых было как о чем-то «гадливом», многие называли эти книжонки просто «пакостными», ну, а другие прибегали к более интеллигентски-обтекаемым определениям: что это-де – дурные пасквили, – было, дескать, в них нечто даже глумливое… Да иначе их, пожалуй, и не назовешь. Это был ложный, неверный шаг Алексея Крученых, совершенный им в запальчивости, свойственной ему вообще – ведь он же был застрельщиком давать «пощечину общественному вкусу»… Но и то надо понять и принять во внимание: ведь это было при жизни Сергея Есенина или вскоре после его кончины, уже не помню, ведь это была и борьба литературных взглядов, а не просто огульное отношение со стороны Крученых: его позиция, не получившая всеобщего признания и сочувствия, набросившая тень на него, и он тут очутился в положении одиночки. Скажу даже более: за наскоки на Есенина Крученых в ту пору сильно уронил себя во мнении других писателей, даже и не причислявших себя к почитателям Есенина. По-моему, и сам Владимир Маяковский молчаливо не одобрял этого шага своего ратоборца и единомышленника, чьи стихи он определял как «помощь грядущим поэтам», которого он называл: «истинный поэт, разрабатывающий слово». Мне сдается, что и сам Крученых потом раскаивался, вспоминая свой наскок на Есенина, с которым его многое и связывало. Просто Крученых тогда оступился – и, возможно, сам себе не прощал этого проступка впоследствии, когда «одумался». Но ведь это только мои догадки, предположения, я не копался в его душе, но смею предполагать так: с течением времени Крученых мог допускать для себя и некоторые пересмотры, хотя, в целом, он был неистово непримирим, человек воинствующего закала и запала[39].

«Он много рассказывал мне