слышала

По мне вожжа,

по тебе тюрьма!

Откуда у тебя

червонцы-рыжики,

в шубу зашиты каратики

полный сундук вспух?

– Это ж чужие,

на сохранку дадены,

сама знаешь!..

– Ну, не сердись…

я запамятовала,

нездорова ж я,

вот и в хозяйстве

все недосмотр!..

Отвернулась в тень

пошуршала.

– Ишь ты, вот и у тебя

копоть на вороте…

Точно копоть!

На затылке сажа…

наклони, оботру!

 …Гых…

 В пузырчатом зеркале

 пестик брысь

 ноги врозь!..

 Хляк

задержи мозг

кол в поясницу

 бежит мороз.

Насмешкой ежится кровь

через копчик

на зуб,

медянки в глазу…

  Дзынь, зудеж,

  стынь, студежь!

Беленится лицо

болесницей

зоб

Выперр!..

 А там

 напевает в трактире

 орган,

 друг смоляной

 подымает стакан…

Дунька молчит…

Стоймя крапивой взъерошанной

прижахнулась,

а ведь не впервой!

– И за что это всех

уколачиваю?..

Что это

под руку

безудержку

подкатывает…

Эх да… поздно…

Сударики-суженные,

сугробами

сумраком

  проросли!..

Усмехнулася вбок

передернулась.

IV.

Ox, и труд!

Изломаешь все руки

уминать сырое теплое тело

в ящик от мыла,

кровь замывать!

  По шесту зари

  молотки стучат

    звучат…

А Дунька тихонько

шильцом

  да коготочком

шарит в ящике…

с половицы мыльцем

да паклицей

хлюпкую пакость стирает…

Соком в височках стучит:

 – Я свово да милого

 из могилы вырыла,

 вырыла, обмыла

 глянула – зарыла!.. –

Ох поскорее в подвал!

Потной

светлой лопатой

быстренько

  глину рыхлит,

  ящик сует

(Сквозь дверку

   щель –

   день

   стань!)

Чулками

утоптывала,

нашептывая:

 – Ах ты, милый мерин,

  лезь

   туда же

под бочку дышать!

Ох, не заперла двери…

Ктой-то шумит на дворе? –

 (Ты бы свово милого

 из могилы вырыла…

 …Ты не должна любить друго

 Ох, не должна!

 Ты мертвяку тяжелым словом

 обручена…

Выручу, обмою,

Погляжу, зарою…

 Ну, каков ты милый стал,

 неужели с тела спал?..

 Долго спал –

 спи, спи, спи!..)

Заступом глухо застукивала

Дунька топтала –

утаптывала:

– Семеро тут

   Восьмого ждут

туп

 туп

  туп!..

Лопатой глухо

Дунька

пристукивала:

 (Стеклышком ясь,

  светышком

   в камень

    дзень

     день!)

– Ох, не очкнись!

Теплый тулуп

Мягок не груб

Меня не забудь –

бут, бут, бут! –

Любовников семеро тут

Восьмого мужа ждут!

(Зубами стук, стук!..)

 Труп

  туп

   туп! –

И опять заскакала,

заегозила

утоптывая…

 Расплетается

 коса рассыпчатая.

 Ух, и тошно плясать,

коли-ежели знать

 под ногой кто лежит

 глиной давится!..

В зябкий рассвет

пошатнулась скрипучая дверь –

Дунька

  в ледышку,

    в мел!

Проявился девятый

Гришка – муркун

кому – обещалась,

кого зазвала.

 – Ага, топочешь!

 Чего топочешь?

 Свежую рыхлядь затаптываешь?

– Ох, Гришка,

в душу кольнуло –

ты отколь?

 – Одиночкой в подвале,

 а дом пустой,

 бурчит корыто на полу…

 жена моя прочу-у-яла!

 уже по соседям

 ищут тебя! –

Дунька шопотком:

 – Ты не знал?

 люблю скакать

 по ночам,

 а тут потьма,

 холодок

 (щип коготком –

   ага,

 ржавый топор!)

– А ты, Гришенька,

 что так скоро?

 Я ведь сказала –

 в одиннадцать!

Гришка глазом порск:

 – Нет, ты скажи;

 отчего у тебя платок в грязи? –

– Что «скажи» да «скажи»!

 Не будь дурачком,

 золотенький, –

 жалею тебя!

 Мое сердце не сарай

 на запоре не держу.

 Ах, мне запрету нет,

 я все расскажу.

 Милый… дурачок…

 лучше не спра-а-шивай! –

Гришка глянул в упор:

 – Убивица,

   стерва!

 Ищут тебя…

 где мужья? –

   Платок с клубничкой крапинкой

 тянет на себя.

Рубиха,

 слабея,

 смеется,

топор стяжелел

скользит за спиной.

Искосью Дунька к парню

 прикланивается

 – Кто мне говорил:

 не руби, не губи

 супружника.

 Ты меня вразумлял…

 пойдем, Гришенька…

 тут плесенью тянет,

 пойдем наверх!.. –

Но как град,

пулемет,

 тарабанит в дверь

 Гришкина жена, – вопит:

 – Где мой муж?

 где Гриша?

 живой-ли ты? –

Дунька дверь приоткрыла,

в щель косноязычит:

 Не бойся, голубушка,

 не пришитый,

 здесь он, твой Гришенька!

    А мой дурень запакован в ящик

 киснет! –

– Что ты несешь!

Гришка, где ты?

В каком ящике? –

– Отстань, не вяжись!

Зздесь я, здесь!

На бочке сижу! –

Даша расшатнулась:

 – Ох, окаянная,

 порешила его!

 Ой, ратуйте! –

Дробью по ступенькам

 вдарила во двор.

Дунька к бочке прижалась,

 рот рыбьим

 душным хватком:

– Кто довел, Гришенька?

Успокой меня,

Только скажи – не ты?

Я лягавых не боюсь,

только бы не через тебя,

Гришенька!

Ноги не держат меня окаянную,

всю то жизнь трясухою,

над каждым маячила

 мачихой,

скрытцею в пальцы

 плакала… –

Дунька осела

 вся пустырьем…

 …Круги по болоту…

 Замутилась кругом

 народищем

 улица вздулась…

Свистки, словно соловьи

предсмертные,

по всему переулку

раздробляются…

V.

В подвале Дуньку застали

приутомленную

в Гришкиных белых руках

Открыли ящик:

– Эх, да эх! –

и еще в рогоже!..

Народ котлом кипит!

 А Дунька бледна, как лысь,

 сухим языком

 суконкой поворачивает

  – Какой? Ванька?

  Четвертый, седьмой?

  Ух, спутала!.. –

Вспенился рот,

Рубиха

скоробленной рыбой

на ящике рвется

– Дрз-з… –