Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Древние мистики – вероятно, прежде всего, Псевдо-Дионисий Ареопагит, утверждавший, что поскольку есть два метода познания Бога – апофатический (через отрицания) и катафатический (через утверждения) – то по первому методу Бог выше всего, даже выше бытия, он сверхбытие. А по второму методу он может сопоставляться со всем, от всего отличаясь, но во всем находя пример для сравнения с собой, таким образом оказываясь наиболее общим для всех вещей, и любовью, и справедливостью, а не только сверхлюбовью и сверхсправедливостью, как в первом методе.
Да, это относится только к любви, облеченной в плоть и кровь, потому что только такая любовь способна прощать грехи, содеянные плотью и кровью. Просто нравственное существо не может прощать того, что противоречит закону нравственности. То, что отрицает закон, в свою очередь само отрицается им. Нравственный судья, который не может влить человеческую кровь в свои приговоры, судит грешника беспощадно. Итак, если Бог отпускает грехи, то, следовательно, Он не есть безнравственное, а больше чем нравственное, словом, человеческое существо. Отрицание греха равносильно отрицанию отвлеченной нравственной справедливости, – утверждению любви, милосердия, чувственности. Только чувственные, а не отвлеченные, существа бывают милосердны. Милосердие есть правосознание чувственности. Поэтому Бог отпускает грехи не в качестве отвлеченного Бога разума, а в качестве Бога чувственности, воплотившегося в человеке. Бог, в качестве человека, разумеется, не грешит, но он знает, он принимает на себя страдания, потребности, нужды чувственности. Кровь Христа очищает нас в глазах Бога от наших грехов; только Его человеческая кровь смягчает Бога, укрощает Его гнев. Это значит, что наши грехи отпускаются нам по тому, что мы существа не абстрактные, а облеченные в плоть и кровь.
Правосознание – здесь: осознание в качестве нормы права, что нужно не только сочувствовать людям от случая к случаю, но регулярно им помогать.
Благодаря сознанию любви человек примиряется с Богом, или вернее, с собой, с своей собственной сущностью, которую он противопоставляет себе в законе как отдельную сущность. Тайна воплощения заключается в сознании божественной любви, или что то же, во взгляде на Бога как на человеческое существо. Воплощение есть не что иное, как фактическое, чувственное проявление человеческого естества в Боге. Бог сделался человеком не ради себя; причиной воплощения была нужда, потребность человека, которая поныне остается потребностью религиозной души. Бог сделался человеком из милосердия, следовательно, прежде чем сделаться истинным человеком, Он уже был человеческим Богом, иначе Он не принял бы так близко к сердцу человеческую нужду и человеческое горе. Воплощение было слезой божественного сострадания, т. е. деянием человечески чувствующего, поэтому по преимуществу человеческого существа.
Нужда – многозначное понятие, означающее не только «бедность» (дойти до нужды) или «требование» (деталь нуждается в замене – деталь требует замены), но и любые стесненные обстоятельства, то самое угнетающее распространение греха.
Если мы будем видеть в воплощении только вочеловечившегося Бога, то это событие, конечно, покажется нам поразительным, необъяснимым, чудесным. Но вочеловечившийся Бог есть только обоготворенный человек, потому что нисхождению Бога до человека должно непременно предшествовать возвышение человека до Бога. Прежде чем Бог сделался человеком, т. е. явился в образе человека, человек уже был в Боге, был сам уже Богом. Иначе Бог не мог бы сделаться человеком. Старое правило: ex nihilo nihil fit, действует и здесь.
Ex nihilo nihil fit (лат.) – из ничего ничто не берется, ничто не берется ниоткуда.
Царь, который не принимает близко к сердцу блага подданных, который не проникает мысленно в их жилища, сидя на троне, и который не является по своему настроению, как говорит народ, «обыкновенным человеком», такой царь никогда не потрудится сойти со своего трона и осчастливить свой народ своим личным присутствием; следовательно, если подданный не возвысится до царя, то и царь не снизойдет до него. Если личное посещение царя способно осчастливить подданного, то это чувство надо отнести не к появлению царя как к таковому, а к обнаружившемуся в нем человеколюбивому настроению. Но что в истине религии является причиной, приобретает в сознании религии значение следствия. Так и здесь религия считает возвышение человека до Бога следствием снисхождения Бога до человека. Бог, по смыслу религии, вочеловечился для того, чтобы человек сделался Богом.
Сравнение поведения перед Богом с поведением перед царем, иначе говоря, понимание непостижимого из более привычных социальных практик – часть традиционной церковной риторики, например, у Иоанна Златоуста. Тезис Фейербаха, что подданный благоговеет и чувствует себя счастливым перед царем из-за его «человеколюбивого настроения» спорно, подданный чувствовал бы себя счастливо просто из-за близости к царю, независимо от его настроения, как мы можем переживать какие-то события (например, даже футбольный матч или оперную премьеру) как что-то очень важное и вдохновляющее для всей страны, хотя исход может быть неблагоприятный: наша футбольная команда проиграет, а опера окажется провальной.
Догмат об искуплении остроумно изложен в одной из песенок Псоя Короленко:
Это «хи-хи» передает обретенную веселую свободу от греха.
Выражение: «Бог стал человеком», кажется нам глубоким и непостижимым, т. е. противоречивым, только потому, что мы смешиваем понятие или определения всеобщей, неограниченной, метафизической сущности с понятием или определениями религиозного Бога, т. е. определения разума с определениями сердца. Это смешение служит величайшим препятствием для правильного понимания религии. В действительности речь идет только о человеческом образе такого Бога, который уже по существу, в глубине своей души, есть милосердный, т. е. человеческий Бог.
Согласно учению церкви, воплощается не первое, а второе лицо Божества, представляющее человека в Боге и перед Богом. В действительности же, как мы увидим ниже, второе лицо является истинным, целостным, первым лицом религии. И только без этого посредствующего понятия, служащего исходным пунктом воплощения, последнее кажется таинственным, непостижимым, умозрительным; в связи же с ним оно является необходимым, само собой понятным следствием.
