Каждая религия, и в том числе христианская, приписывает Богу, раньше всех других определений разума, нравственное совершенство. Бог, как существо нравственно совершенное, есть не что иное, как осуществленная идея, олицетворенный закон нравственности, обращенная в абсолютную сущность собственная моральная сущность человека. Ибо нравственный Бог требует от человека, чтобы тот был таким же, как Он. «Бог свят, и вы должны быть святы, как Бог». Бог есть собственная совесть человека, потому что иначе он не мог бы бояться Бога, каяться перед Ним в своих грехах, считать Его судьей своих самых сокровенных помыслов и побуждений.

Но сознание нравственно совершенного существа, как сознание отвлеченной, очищенной от всех антропоморфизмов сущности, не согревает нас, не заполняет нашу внутреннюю пустоту, потому что мы чувствуем расстояние между нами и этим существом. Это – сознание бессердечное, потому что оно обусловливается сознанием нашего личного ничтожества и притом самого чувствительного, нравственного ничтожества. Сознание всемогущества и предвечности Божией, в противоположность моей ограниченности в пространстве и времени, не причиняет мне боли, потому что всемогущество не обязывает меня быть всемогущим, а предвечность – быть вечным. Но нравственное совершенство я могу сознавать только как закон для себя. Нравственное совершенство, по крайней мере для нравственного сознания, зависит не от природы, а только от воли, оно есть совершенство воли, совершенная воля. Я не могу мыслить совершенной воли, которая едина есть с законом и сама является им, не мысля ее, как объект воли, т. е. Долга.

Короче, представление о нравственно совершенной сущности есть не только теоретическое, спокойное, но вместе с тем и практическое, требующее действия, подражания и служащее источником моего разлада с самим собой, потому что оно предписывает мне, чем я должен быть, и в то же время без всякого лицеприятия указывает мне, что я не таков. Этот разлад тем мучительнее, тем ужаснее, чем больше религия противопоставляет человеку его собственную истинную сущность как другое и притом личное существо, которое лишает грешников своей милости, источника всякого спасения и блаженства, которое ненавидит и проклинает их.

Что же избавляет человека от разлада между ним и совершенным существом, от тяжелого чувства греховности, от мучительного сознания своего ничтожества? Чем притупляется смертоносное жало греха? Только тем, что человек сознает, что сердце, любовь есть высшая, абсолютная сила и истина и видит в Боге не только закон, моральную сущность и сущность разума, но главным образом любящее, сердечное, даже субъективное человеческое существо.

Разум судит только по строгости закона, сердце приспособляется; оно судит справедливо, снисходительно, осторожно, «по человечеству». Закон, требующий от нас нравственного совершенства, не доволен ни одним из нас, но зато человек, его сердце недовольны законом. Закон обрекает на гибель; сердце проникается жалостью к грешнику. Закон утверждает меня как абстрактное, сердце – как действительное существо. Сердце вселяет в меня сознание, что я человек; закон – только сознание, что я грешник, ничтожество. Закон подчиняет себе человека, любовь его освобождает.

Любовь есть посредствующая связь, принцип, объединяющий совершенное и несовершенное, греховное и безгрешное существо, всеобщее и индивидуальное, закон и сердце, божеское и человеческое. Любовь есть сам Бог, и вне любви не может быть Бога. Любовь делает человека Богом и Бога человеком, любовь укрепляет слабое и ослабляет сильное, унижает высокое и возвышает низкое, идеализирует материю и материализирует дух. Любовь объединяет Бога и человека, дух и природу. Любовь претворяет пошлую материю в дух и возвышенный дух в материю. Любить значит: исходя из духа, отрицать дух, и исходя из материи, отрицать материю. Любовь есть материализм; нематериальная любовь есть нелепость. Отвлеченный идеалист, приписывающий любви стремление к отдаленному предмету, только утверждает этим, помимо своей воли, истину чувственности. Но в то же время любовь есть идеализм природы; любовь есть дух. Только любовь научает соловья искусству пения, только любовь украшает органы оплодотворения растений венком цветка. Любовь творит чудеса даже в нашей будничной мещанской жизни! Любовь объединяет то, что разделяет религия, убеждения, предрассудок. Даже нашу высшую аристократию любовь отождествляет с буржуазной толпой. Древние мистики говорили, что Бог есть высшая и в то же время самая общая сущность. Это поистине относится к любви, но не к вымышленной, воображаемой, а к той настоящей любви, которая облечена в плоть и кровь.