Сорванец протянул замызганную ладошку. Кое в чем язык улиц не меняется никогда.

Ваймс дал ему шестипенсовик. На ладони Шнобби монетка сияла, как бриллиант в ухе трубочиста.

— Есть одна дамочка, — сказал Шнобби и ухмыльнулся. Его рука осталась протянутой.

— Я дал тебе целых шесть пенсов, сопляк, — прорычал Ваймс.

— Да, но я ведь должен думать о…

Ваймс схватил его за лацканы засаленного смокинга и оторвал от земли, слегка поразившись тому, что не почувствовал ровно никакого веса.

«Уличный сопляк, — подумал он. — Вот именно, сопляк. Скользкий, как угорь, и колючий, как морской еж, с легким запашком гнилых водорослей. Но в этом городе сотни таких, цепляющихся за жизнь на самой грани, и Шнобби, насколько я помню, был одним из самых пронырливых. И столь же надежным, как шоколадный молоток. Впрочем, это не страшно. С этим можно справиться».

— Сколько? — спросил он. — Сколько за то, чтобы ты работал на меня постоянно?

— Но мои клиенты… Как же я их… — начал было сорванец.

— Легко и просто, — перебил его Ваймс. — Потому что я держу тебя сейчас за шиворот.

Шнобби обдумал свое положение, покачивая огромными не по размеру башмаками в футе над землей.

— Чо, ты меня на постоянку хочешь?

— Да!

— Ну… На такое я соглашусь, только если каждый день буду видеть его сиятельство…

— Целый доллар? Подумай еще раз!

— Э… полдоллара?

— Никаких шансов. Доллар в неделю, и я не стану превращать твою жизнь, Шнобби, в сущий ад, хотя, можешь мне поверить, у меня есть масса способов тебе это обеспечить.

По-прежнему болтаясь над землей, Шнобби попытался все тщательно взвесить.

— Значит… я буду, типа, стражником, да? — спросил он, хитро усмехаясь.

— Типа.

— Подозреваемый Номер Один говорит, стражникам хорошо живется — они ведь могут тырить, не боясь, что их сцапают.

— Не врет, — подтвердил Ваймс.

— А еще он говорит, что если тебе будут хамить, то можно треснуть гада по башке и отправить в Танти, — продолжил Шнобби. — Когда-нибудь я тоже стану стражником.

— А кто он такой, это Подозреваемый Номер Один?

— Так наша мама называет Сконнера, нашего папочку. Э… А плата вперед? — добавил он с надеждой в голосе.

— А ты как думаешь?

— Ага, понятно. Значит, нет?

— Нет. Знаешь что… — Он опустил Шнобби на землю, еще раз отметив про себя, что мальчишка легок как перышко. — Ступай за мной.

Многие люди в Анк-Морпорке жили в съемных комнатах. Все, у кого был свободный угол, сдавали его. Помимо вязания и штопки, которые сделали Сандру Батье самой высокооплачиваемой белошвейкой в городе, мужчины нуждаются еще кое в чем, что могут предоставить только женщины. А именно — в еде.

В городе было много харчевен быстрого питания, подобных той, к которой сейчас направлялся Ваймс. В ней продавалась простая еда для простых людей. Меню не было. Ты ел то, что ставили перед тобой, ел быстро и радовался, что у тебя есть хотя бы это. Если тебе не нравилась еда, на твою порцию всегда находилось много желающих. Блюда носили названия типа «трущобный зев», «вареные концы», «лобгуст», «мокрые коврижки», «расстегай-до-кучи» и «паточный козел». Хорошая, серьезная еда, после которой ты долго не захочешь есть и не сможешь встать. Во многих блюдах было слишком много турнепса, даже в тех, где его не должно было быть вовсе.

Ваймс локтями проложил дорогу к стойке, волоча за собой Шнобби. Надпись мелом на доске дежурных блюд гласила: «Все, что успеешь сожрать за десять минут, за десять пенсов».

Под надписью булькала гигантская кастрюля, где в серой жиже плавали куски неизвестного происхождения. Тучная особа в платье с засученными рукавами, надзирающая за кастрюлей, смерила Ваймса оценивающим взглядом и пригляделась к нашивкам.

— Что угодно, сержант? — спросила женщина. — Кстати, что случилось с сержантом Туком?

— Часто сюда заходит, да? — поинтересовался Ваймс.

— Обедать и ужинать. — Ее взгляд сообщил все остальное: всегда берет добавку и никогда не платит.

Ваймс поднял над стойкой Шнобби.

— Видишь? — спросил он.

— Эту обезьянку? — уточнила женщина.

— Ха-ха, как смешно, — буркнул Шнобби, когда Ваймс опустил его на пол.

— Он будет приходить сюда каждый день, чтобы нормально питаться, — сказал Ваймс. — Все, что сможет съесть на десять пенсов.

— Да? А кто будет платить, позволь спросить?

— Я. — Ваймс бросил на стойку полдоллара. — За пять дней вперед. Чем кормят сегодня? Трущобным зевом? О, от такого питания у него вырастут волосы на груди, когда, конечно, эта самая грудь появится. Дай ему большую миску. За десять пенсов он сожрет столько, сколько вам и не снилось.

Он усадил Шнобби на скамью, грохнул на стол перед ним жирную миску, а сам сел напротив.

— Ты упомянул некую даму, — напомнил он. — Ты со мной, Шнобби, лучше не шути.

— Сержант, я должен этим с кем-то поделиться? — спросил Шнобби, схватив деревянную ложку.

— Все твое. И смотри съешь все, до последнего кусочка. Возможно, в конце даже вкус почувствуешь, — сказал Ваймс. — Итак, ты говорил о женщине.

— Леди Мизероль, сэр, — прочавкал Шнобби сквозь овощи и жир. — Шикарная дама. Все называют ее Мадам. Приехала из Орлеи несколько месяцев назад.

— Когда она поручила тебе следить за мной?

— Сегодня утром, сержант.

— Что? Просто взяла и остановила тебя на улице?

— Э… У меня с ней заключено типа как генеральное соглашение, сержант.

Ваймс молча смотрел на него. Суровый взгляд всегда действует лучше слов. Шнобби заерзал на скамье.

— Честно говоря, сержант… Где-то месяц назад она поймала меня, когда я пытался обчистить ее хохольник. Просто очуметь, сержант, она бьет, как осел лягается! Когда я очнулся, мы поговорили, и она сказала, что такой проворный юноша может оказаться ей полезным: она, дескать, хочет знать, что творится в городе.

Ваймс был весьма впечатлен, хотя ничем не выдал этого. Юный Шнобби был прирожденным карманником. Чтобы схватить его за руку, надо было обладать неслыханным проворством. Ваймс еще немного прибавил суровости своему взгляду.

— Ну ладно, сержант, она сказала, что сдаст меня в Дневную Стражу, если я откажусь, — признался Шнобби. — А если жалобу подает знатный человек, это прямая дорога в Танти.

«Все верно, — подумал Ваймс. — Снова частный закон».

— Я не хочу в Танти, сержант. Там сейчас Сконнер сидит.

«Который не раз ломал тебе руки», — припомнил Ваймс.