Черные машины кортежа не мчались, хотя и могли, – Суслов запретил выжимать больше шестидесяти в час. Все должно быть по правилам. Впереди катила сигнальная «Волга», ее догоняли, пластаясь над асфальтом, два «ЗиЛа» – ведущий и ведомый. Машиной заключения выбрали тоже «Волгу».

Кортеж остановился на «красный», и мысли Михаила Андреевича тут же вернулись к своей выстраданной папке, давеча запертой на ключ.

Он прекрасно видит все «отдельные недостатки» советской экономики и обязательно напишет о них, честно и беспристрастно. Но как исправить допущенные ошибки? Как вывести народное хозяйство СССР на такой уровень, чтобы буржуины удавились от зависти?

Ассоциации перестроились, подтягивая воспоминание о Мише Гарине. Суслов мягко улыбнулся – этот мальчик, как ученик чародея, исполнил все его три желания. Излечил от всех болячек, вернул молодость – и придал смысл жизни. Уж сколько там ему осталось, неведомо, но больше ни года, ни дня он не уступит пустопорожнему повторению пройденного. Напишем историю с новой строки!

Огромный черный лимузин свернул с Красной площади под арку Спасских ворот и даже не остановился, притормозил только, дабы уважить охрану. Пассажир кивнул склонившемуся часовому, и тот четко отдал честь. Все по протоколу…

«ЗиЛ» плавно набрал скорость, проезжая к Совету министров, сбросил газ и остановился, даже не качнувшись. Прибыли.

Михаил Андреевич кивком поблагодарил офицера, открывшего дверцу, и снова поразился, как примерно ведет себя старый организм – сердце не заходится, в боку не кольнет…

Сказка!

Строгое здание бывшего Сената распростерло перед Сусловым оба своих парадных крыла. Он скупо улыбнулся, вспоминая, с каким трепетом приближался к этому дворцу раньше, в далекие сороковые. Тогда здесь работал Сталин.

Тень этого великого человека до сих пор витает под куполом Совмина. Иногда слушаешь болтунов из ЦК, а чуешь за спиною мягкую поступь и пряный запах «Герцеговины-Флор». И словно дальнее эхо доносит неслышный голос: «Ви, товарищ Жюков, хороший тактик, но плохой стратег…» Или это просто сквозняки поддувают?..

Суслов одолел лестницу, устланную красной ковровой дорожкой, и зашагал знакомым коридором. Витает дух, витает… Вот и та самая дверь… Озабоченный Карасев, начальник косыгинской охраны, встал при виде высокого гостя.

– Здравия желаю, Михаил Андреевич!

– Добрый день, товарищ Карасев. У себя?

– Так точно! – Евгений Сергеевич предупредительно открыл дверь бывшего сталинского кабинета. Кивнув, главный идеолог страны вошел и поздоровался с ее главным экономистом:

– Здравствуйте, товарищ Косыгин.

Председатель Совета министров, заваленный бумагами, озабоченный и насупленный, удивленно воззрился на посетителя и легко поднялся – сказывалось давнее пристрастие к туризму.

– Здра-авствуйте… – затянул он. – Вот уж не ожидал…

Легкая растерянность Косыгина не выглядела наигранной – технарь и практик, он всю жизнь противостоял партийным чинушам, защищая народное хозяйство от вредной и невежественной «реал политик». Леонид Ильич уважал его, но не любил. Михаил Андреевич – тем более. И к чему тогда этот визит?

– Извините, Алексей Николаевич, что не предупредил, – сказал Суслов со скользящей улыбкой, – но есть дела, которые не терпят официальных церемоний. Я начал одну… хм… работу, и мне потребовалась ваша консультация.

Косыгин кивнул и указал рукой на кресла за маленьким столиком в стороне.

– Чай, кофе? – тоном радушного хозяина предложил он.

– Потом. – Усевшись, Михаил Андреевич снял очки, и глянул за окно. Арсенал виднелся расплывчато, но раньше больной глаз и вовсе ничего не различал, кроме светлого пятна! Зорче он стал, явно зорче! Вдохновившись, Суслов продолжил: – Алексей Николаевич, мне хорошо известно, какую колоссальную работу вы проделали, вытаскивая из болота нашу экономику. Признаю, что мало помогал вам, мешал в основном… – Заметив протестующий жест Предсовмина, он поднял руку: – Что было, то было. И, как говорят мои внуки, больше не буду!

Суслов здорово волновался, как тогда, перед избирателями в Тольятти.

– Алексей Николаевич… Знаю, что вы недолюбливаете Андропова, но он, как и вы, большой сторонник преобразований. Когда Юра работал в моей команде, то всерьез ратовал за венгерский опыт конвергенции социалистических и капиталистических методов. Даже, я помню, заговаривал о «долговременной программе перестройки управления народным хозяйством», а я его громил и распекал… К чему я все это говорю? Экономику нашу критикуют все кому не лень, а вот как нам… – он покрутил кистью в воздухе, подбирая слово, – перестраиваться? Как добиться, чтобы советские люди жили лучше немцев и разных прочих шведов? Мы это можем! Но как?

Косыгин помолчал, подумал, словно заново переживая за дело всей своей жизни, которое так и не дали довести до счастливого конца.

– Нужны реформы, Михаил Андреевич, – заговорил он, складывая ладони. – Плановая экономика управляема и способна мобилизовать громадные ресурсы, но без внедрения рыночных элементов нам народное хозяйство не поднять и рост не обеспечить. Я пытался, но без толку. А для того чтобы толк был, надо дать больше свободы предприятиям… Ой, да много чего надо! – сморщился он.

– Алексей Николаевич, – прочувствованно сказал Суслов. – Быть может, я прошу слишком многого, но все же – давайте забудем все плохое, что случалось между нами. Мы оба коммунисты и должны, по идее, быть союзниками. Ведь и вы, и я желаем блага своей стране, своему народу. Просто мы, большевики старой гвардии, не дружим с экономикой, слишком уж ударились в политику! Но я действительно хочу понять, что нам делать, как быть! По каким направлениям нам нужно серьезно поработать в первую очередь?

Алексей Николаевич нервно помял ладони. Задумался, беспокойно выстукивая пальцами по подлокотнику, и заговорил, тщательно подбирая слова:

– Во-первых, нам нужен единый центр эмиссии безналичного рубля, а это означает переход от фондирования товарами к денежному финансированию, к налаживанию горизонтальных связей между предприятиями… В принципе надо вообще уходить от двухконтурности денежного обращения!

– Допустим, – помедлив, Суслов кивнул. – Дальше!

– Во-вторых… – Предсовмина даже вспотел от забрезживших перспектив. – Во-вторых, надо полностью использовать потенциал СЭВ. Пусть соцстраны свободно выходят на рынок СССР, а мы – на их рынки. Пусть венгры или немцы из ГДР получат возможность устраиваться на работу у нас, а мы – у них. Обеспечим полную свободу поездок наших граждан в Болгарию, на Кубу, в Венгрию, и наоборот!

– Вот с этим я согласен! – энергично кивнул Михаил Андреевич. – А то продаем им нефть по дешевке, а товары от них берем по завышенным ценам. Еще что?

– В-третьих, нужно освободить предприятия от чрезмерной опеки, – горячо проговорил Алексей Николаевич, изменяя своей обычной сдержанности. – Они должны сами заключать между собой договора, сами назначать цену на свой товар! Только тут и власть министерств придется урезать, и отделов ЦК, а это слом системы…