— Прости, Светочка, — тихо, всхлипывая, сказал он, не глядя, на ощупь нашел ее руку и крепко сжал.

Руку она выдернула, размахнулась и ударила его по лицу:

— Как же я тебя ненавижу!

Когда-то у них была совсем другая жизнь. Светлана работала в затрапезной парикмахерской на окраине города (двенадцать трамвайных остановок), он — в фотоателье, тоже не самом лучшем, дополнительно мотался по мелким заказам. Денег ни на что не хватало. Но когда кончалась утомительная рабочая неделя, они позволяли себе маленький семейный праздник: бутылка дешевого молдавского вина «Кодрянка» («Дрянка», как ее называла Светлана), стеклянная вазочка винегрета и кассета с Вертинским. Свои посиделки они предпочитали устраивать в кухне — уютней и по-домашнему, хотя в то время у них не было итальянского гарнитура, а имелись лишь старые, доставшиеся от родителей навесные шкафчики, неудобные пластиковые табуретки да прихрамывающий стол. Линолеум пузырился и весь был покрыт черными язвами, на окне висел пожелтевший от времени тюль. Но их это совершенно не трогало — кухня была любимым местом домашних праздников.

Иногда Анатолию везло: удавалось договориться с заведующей какого-нибудь детского сада — роскошный заказ по их обстоятельствам, и тогда они шиковали. Винегрет посылался к черту, его место торжественно занимал салат оливье, «Кодрянка» изгонялась, и появлялось каберне, марочное, два года выдержки, только Вертинский оставался неизменным.

Вот в одну из таких удач и разрушилось их семейное счастье.

«Прощальный ужин» сменился «Доченьками». Они оба не любили эту песню и всегда перекручивали. На середине фразы «У меня завелись ангелята…» Анатолий потянулся к магнитофону, чтобы нажать на перемотку, но Света дернула его за рукав рубашки и, смеясь глазами, попросила:

— Не надо! Сегодня это как раз очень кстати.

Он не понял, но песню оставил. Они молча прослушали ее: Света с каким-то томным выражением лица, он чуть нахмуренно.

— Налей вина, — попросила она, когда «Доченьки» закончились.

Он налил, они выпили — опять почему-то молча. Кажется, она на что-то решалась, что-то важное ей нужно было ему сказать. Он не знал что, не догадывался (хотя потом ему казалось, что все ведь было так ясно) и почувствовал себя неуютно.

— Неприятности на работе? — спросил он ее и погладил по плечу.

Света удивленно на него посмотрела.

— С чего ты взял? Нет! — Она усмехнулась, положила себе салату и принялась быстро, с какой-то рассеянной жадностью его поедать, не отрывая глаз от тарелки.

— Что же тогда? — Он поднялся, зашел к ней за спину, обнял за шею.

Света запрокинула голову, посмотрела на него снизу вверх и спросила, не смеясь уже, а озорно хохоча глазами:

— Толечка, — получилось картаво, потому что не успела прожевать, — ты кого больше хочешь: сыночка или… — и прыснула, заплевав его салатом, — или доченьку? Ах, прости! — Вскочила, схватила кухонное полотенце и принялась его вытирать. — Я лично хочу доченьку…

— Ты с ума сошла! — Анатолий оттолкнул ее руку с полотенцем. — Какую доченьку, ты что?

— Обыкновенную, нашу, — обиженно, но все еще игриво протянула она.

Светка беременна, вот оно что! Такого удара он не ожидал. Беременна и хочет ребенка. Это сейчас-то, когда они не встали на ноги, когда…

— Как ты себе это представляешь?! — заорал он на нее в первый раз в жизни. — Дура! У нас ничего нет! Мы же нищие! Куда мы принесем ребенка, сюда, в эту квартиру? — Он обвел рукой их ободранную кухню. — И как будем жить?

— Как все живут.

— На что? На какие шиши? — не слушая ее, кричал Анатолий. — Дура, дура! Неужели ты не понимаешь, что сейчас не время думать о ребенке? Это невозможно! Тебе придется уйти с работы. Пособие крошечное. Я один не прокормлю нас всех. Ребенок! Об этом и речи не может быть! Завтра же, завтра, слышишь, завтра же…

— Завтра воскресенье, — перебила она его спокойным, бесчувственным тоном и вышла из кухни.

Он допил вино в одиночестве, выкурил одну за другой штук пять сигарет и, совершенно успокоившись, но не собираясь уступать глупой ее прихоти, отправился за ней.

Светлана лежала на кровати в спальне, укрывшись с головой одеялом. Он подсел рядом, погладил ее — она не шевельнулась.

— Свет? — Анатолий стянул с нее одеяло. — Слышь, Свет? Нам нужно сначала встать на ноги, понимаешь? Года через два, может быть…

Она ничего не ответила, совсем ничего не ответила в тот вечер.

Через восемь месяцев он стал победителем во Всероссийском конкурсе художественной фотографии, а еще через три его пригласили снимать выпускной Алины Панфиловой. Материальная база, таким образом, была обеспечена, но жена о ребенке больше не заговаривала.

«Как же я тебя ненавижу!» — самая искренняя фраза, прозвучавшая за шесть лет. Конечно, она не простила и все эти годы его ненавидела. И ушла бы от него, если бы он вдруг так не поднялся. Только деньги ее и удерживали. Живые деньги и дом, который они строили в Хрустальном. Ждала, наверное, когда достроятся, и терпела. Потому что в случае развода половина ведь достанется ей.

А в случае его смерти?

Вот черт! Как же ему раньше это не пришло в голову?! Ей же выгодна его смерть. Очень выгодна. Светка останется богатой вдовой. Свободная от ненавистного мужа, да еще и богатая. Дом можно продать за о-очень хорошие деньги. Не она ли все это и подстроила?

— Ну что ты сидишь как истукан? Говори, что теперь делать! — Светлана с ненавистью смотрела на него.

Анатолий налил себе водки, выпил залпом, закурил.

— Чего ты молчишь?

Страшная, злая, с красными пятнами на лице. Она вполне могла все подстроить, чтобы завладеть домом единолично.

— Отвечай, идиот! Что нам делать? — Светлана снова разрыдалась.

Нет, она тоже боится. За себя, не за него, это понятно, но все равно. Неприятности с Паном и на ней отразятся: как минимум вышвырнут из «Алины», да так, что ни в один приличный салон потом не возьмут. Хотя, если его убьют, зачем ей работать? Продаст дом и будет жить здесь, в квартире. Двух комнат на одну вполне достаточно. Мебель вся новая, евроремонт. А денег от продажи дома на много лет безбедной жизни хватит.

— Тебе-то чего беспокоиться?! — тоже зло, тоже с ненавистью закричал он на жену. — Чего ты-то ревешь, дура?!

— Убьют тебя, Толя, точно убьют! — Светлана тяжело всхлипнула. — Убью-ут. — Она уронила голову на стол и вся сотряслась от рыданий.

Он молча смотрел на нее, боясь поверить, чтобы потом не разочароваться, в ее искренность.

— Может, спрятаться тебе где-нибудь, а, Толя? — Светлана подняла голову и посмотрела на него больным, тревожным взглядом. — К маме моей уехать, а? Пересидеть, пока здесь все не уляжется?

— А ты? — Анатолий робко, все еще не до конца поверив, дотронулся до ее руки. — А ты как же, Свет?