А Шрек не хотел выпускать свою дочь из башни. Официальная версия гласила, что он боится, как бы императрица не превратила ее в одну из своих дев — рабынь, лишенных собственной воли средствами современной нейрохирургии. Однажды Лайонстон уже проделала это с родной племянницей Шрека, и никто не смог ей помешать. Даже Шрек не смел возражать императрице.

На самом деле Грегора волновало другое. Он просто боялся, что кто-нибудь узнает в Евангелине клона. В нынешние времена это очень опасно. Если станет известно, что Шрек клонировал свою внезапно скончавшуюся дочь и выдавал клона за настоящую девушку, разразится страшный скандал. Нет худшего кошмара для аристократа, чем мысль о том, что его могут подменить клоном. Грегора примерно накажут и прогонят прочь, а мнимую Евангелину просто уничтожат. За одно только то, что она так долго вводила людей в заблуждение.

Но даже и это была еще не вся правда. Шрек держал Евангелину взаперти потому, что хотел безраздельно владеть ее любовью и помыслами, как это было с его настоящей дочерью. Все объяснялось характером этой любви. Грегор Шрек любил свою дочь не как отец, а как мужчина. Возможно, поэтому он ее и убил. Евангелина не знала подробностей этой истории. Шрек утверждал, что произошел несчастный случай, но неоднократно давал «дочери» понять, что те, кто им пренебрегает, долго не живут. Евангелина покорно склоняла голову и делала все, что ей велели. У нее не было выбора. Отца она ненавидела и убила бы при первой же возможности — если бы не Финлей. Она обещала своему возлюбленному позаботиться о его жене и детях. Изображая покорную любящую дочь, она покупала для них защиту самого Шрека. Финлей не знал, чем она за это расплачивается. И не должен этого знать. Жажда мести может заставить его покинуть свое укрытие. Финлею все равно, погибнет он или нет. А ей это, представьте себе, небезразлично. Евангелина любила Финлея так сильно, что добровольно играла роль послушной дочки. Она не задумывалась, честно ли это, и даже не понимала, что сводит себя в могилу.

Евангелина буквально разрывалась на части. Она была должна всем и каждому. Должна изображать любовь к отцу, чтобы получить его защиту. Должна помогать семье Финлея, потому что обещала. Должна выполнять поручения подпольщиков ради общего дела. В конце концов, она тоже клон.

Все чего-то хотели от Евангелины, и интересы разных людей зачастую сталкивались. Евангелина постоянно лгала и уже сама начинала забывать, что она такое на самом деле. Финлея она действительно любила всем сердцем, но в последнее время они почти не встречались. Подпольщики все время давали ему какие-то поручения, о которых он ничего не рассказывал. Сама Евангелина была связной, но в последнее время она ничем не могла помочь подпольщикам, потому что никуда не выходила. Объяснить им, что происходит, она тоже не могла — не дай бог, Финлей узнает. Ну а отцу, разумеется, нельзя было рассказывать ни про Финлея, ни про подполье. Если Грегор узнает, он убьет ее. За предательство по отношению к клану и за то, что она смеет любить кого-то другого.

В конце концов, что ему стоит клонировать еще одну Евангелину? Один раз он уже такое проделал.

Поэтому Евангелина целыми днями металась по комнате и медленно сходила с ума, не в силах разобраться в своих многочисленных личностях. Она почти не разговаривала, опасаясь что-нибудь перепутать, забыть, какую ложь следует преподнести очередному собеседнику. Кроме того, она вздрагивала от каждого стука в дверь. Евангелине казалось, что за ней вот-вот придут люди из имперской безопасности с ордером на арест и предписанием доставить ее в бункер № 9. Тамошние специалисты сумеют ее разговорить. А от ее молчания зависит сейчас все. Жизнь Финлея, благополучие отца, существование подполья… С каждым днем Евангелина все меньше и меньше доверяла самой себе. Она держалась на одной только силе воли. Ведь если она позволит себе быть слабой, погибнут не только Финлей, но и тысячи других, совершенно невинных людей.

Эта ноша слишком тяжела для нее. А переложить ее на другие плечи нет никакой возможности. Бедная Евангелина!

Мелодично зазвенел звоночек переговорного устройства, докладывая о поступившем сигнале. Евангелину передернуло. Она догадывалась, кто звонит. Но отвечать все равно придется.

Евангелина присела возле туалетного столика, и зеркало, стоявшее на нем, внезапно помутнело, превратившись в небольшой экран. На экране появилась толстая улыбающаяся физиономия Грегора Шрека. Евангелине стало совсем нехорошо. Сердце сдавила ледяная рука, дыхание участилось… Ей пришлось стиснуть зубы, чтобы не было слышно, как они стучат.

— Привет, прелесть моя, — сказал Шрек. — Я просто хотел сказать, что уже лечу. Думай обо мне, дорогая. А я постараюсь побыстрее добраться до дома. И надень мою любимую ночную рубашку. Знаешь, ту, розовую. Сейчас я приду к моей девочке, и мы славно проведем время вдвоем, только ты и я. Правда, чудесно?

Изображение Шрека исчезло. Экран потух, уступив место зеркалу. В первый момент Евангелина даже не узнала свое собственное отражение. Женщина в зеркале была очень худой, бледная кожа на высоких скулах натянулась, в глазах застыло затравленное выражение… Евангелина попыталась улыбнуться, но улыбка вышла вымученной, больше похожей на гримасу. Впрочем, в глубине души она подозревала, что Шреку как раз это и нравится. И тут кто-то постучал в дверь. Евангелина так и подпрыгнула от неожиданности и уставилась на дверь непонимающим взглядом. Сердце в груди бешено колотилось. Не может быть, чтобы это был Шрек. Он не успел бы вернуться так быстро. Неужели это уже они? Неужели ее сейчас утащат в камеру пыток, откуда ни отец, ни любовник уже не сумеют ее вытащить? Евангелина схватила с туалетного столика ножницы и стиснула их в руке. Не нож, конечно, но ей подойдет. Они вынуждены будут убить Евангелину при аресте. Тогда уже никто не сможет ее допросить.

В глубине души Евангелина понимала, что это истерика. Она попыталась взять себя в руки и впустить посетителей. Ей показалось, что прошел целый час, пока она добралась до двери и открыла ее, все еще сжимая в руке ножницы. Дрожь в руках кое-как удалось унять. За дверью стояла Адриана Кэмпбелл. Евангелина непонимающим взглядом уставилась на жену Финлея.

«О господи! — подумала она. — Только этого еще не хватало!»

— Ну? — спросила Адриана. — Ты не собираешься пригласить меня войти? Нам есть о чем поговорить.

— О господи! — сказала Евангелина. — Но у меня совсем нет времени…

— Нам надо поговорить.

— Сейчас не совсем подходящее время для этого. Я… Я жду одного человека. Вы не могли бы прийти в другой раз?

— Сомневаюсь, — улыбнулась Адриана. — Ваши охранники вообще не хотели меня пускать. Пришлось проявить настойчивость. Но они все равно не хотели открывать дверь, пока я прямо не потребовала, чтобы они меня обыскали. Это здорово поубавило им прыти. Может, я и впала в немилость, но я все еще урожденная аристократка. Пусть эти умники попробуют объяснить своему начальству, что они обыскали аристократа! Их живо переведут на другую работу. Говорят, все время не хватает желающих сообщать императрице плохие новости… Бедняги из кожи вон лезли, чтобы извиниться передо мной. И дверь сразу открыли.