Специалиста следующей категории найти легче: это высокообразованный гражданин, пользующийся признанием в своем кругу, который понимает и разделяет идеи гения и объясняет остальным, что гений не безумец. «Такой человек, – сказано у Шлезингера, – работая в одиночку, понимает необходимость перемен, но не знает, какую они должны принять форму».

Специалисты третьей категории в состоянии донести любые, даже самые сложные идеи до толпы, пусть даже состоящей сплошь из завзятых тупиц. «Чтобы заинтересовать и возбудить толпу, – утверждает Шлезингер, – они готовы говорить все что угодно. Но пока такой человек работает в одиночку, только на основе своих скудных идей, он что-то вроде рождественской индейки, набитой дерьмом».

* * *

Надувшийся, как воздушный шар, Шлезингер заявляет, что каждую увенчавшуюся успехом революцию, включая и абстрактный экспрессионизм – в этой революции принимал участие и я, – возглавляла команда именно с таким распределением ролей: в абстрактном экспрессионизме гением был Поллок, в русской революции – Ленин, в христианстве – Иисус Христос.

Если такой команды не сложится, говорит он, нечего и ожидать никаких серьезных изменений.

* * *

Только вообразите! В этом самом доме на берегу, еще несколько месяцев назад пустом и мертвом, сейчас рождается книга о том, как успешно осуществлять революции, и еще книга о том, что переживают бедные девушки, связавшись с мальчиками из богатых семей, и еще мемуары художника, все картины которого исчезли с полотен.

Да вдобавок мы ждем ребенка!

* * *

Я выгладываю в окно: простоватый рабочий на тракторе, к которому прицеплен целый состав дико верещащих косилок, косит лужайку. Мне известно о нем только, что зовут его Франклин Кули, у него шесть ребятишек, и он водит старый, цвета детского дерьма кадиллак марки «купде-виль». Не знаю даже, умеет ли он читать и писать. Сегодня утром из «Нью-Йорк таймc» я вычитал, что по крайней мере сорок миллионов американцев не умеют ни читать, ни писать. То есть безграмотных здесь в шесть раз больше, чем армян на всем белом свете. Так много их и так мало нас!

Интересно, этот Франклин Кули, жалкий тупой работяга с шестью детишками, оглохший от лязга и тарахтенья косилок, имеет ли он хоть малейшее представление о том, какая всесокрушающая работа здесь происходит?

* * *

Да, угадайте, что еще поведала сегодня «Нью-Йорк таймс»? Генетики нашли неопровержимые свидетельства того, что когда-то мужчины и женщины были обособленными расами, мужчины появились и эволюционировали в Азии, женщины – в Африке. По случайному совпадению они, столкнувшись друг с другом, оказались способными к перекрестному оплодотворению.

Там еще написано, что клитор – это рудимент органа оплодотворения побежденной, порабощенной, упрощенной и в конце концов выхолощенной расы, которая оказалась слабее, но отнюдь не тупее победителей!

Отказываюсь от подписки.

Вернемся в Великую депрессию!

Коротко о главном: Германия вторглась в Австрию, затем в Чехословакию, потом в Польшу, потом во Францию, и жалкая букашка за тридевять земель в Нью-Йорке оказалась невольной жертвой. Фирма «Братья Кулон и компания» закрылась, а меня выкинули из агентства – вскоре после того, как я вернулся с мусульманских похорон отца. Поэтому я решил вступить в армию Соединенных Штатов, тогда еще армию мирного времени, и выдержал квалификационные испытания очень хорошо. Великая депрессия у всех выбивала почву из-под ног, а армия в Америке по-прежнему оставалась маленькой семьей, и мне повезло, что меня в нее приняли. Вспоминаю, как сержант с вербовочного пункта на Таймс-сквер сказал, что я буду более желанным родственником в армейской семье, если сменю имя на более американское.

Помню даже и его ценный совет – почему бы мне не стать Робертом Кингом? Только вообразите: кто-то сейчас проходит через мой пляж, с завистью смотрит на этот особняк, гадает, что за богач живет так шикарно, и получает ответ – Роберт Кинг.

* * *

Но я прижился в армии и в качестве Рабо Карабекяна, причем, как вскоре выяснилось, на то была своя причина: генерал-майор Дэниел Уайтхолл, который командовал тогда боевыми соединениями Инженерного корпуса, мечтал о своем портрете маслом в полный рост и подумал, что человек с иностранным именем лучше подойдет для такой работы. Портрет, разумеется, я должен был написать бесплатно. Генерал этот так жаждал бессмертия! Через шесть месяцев из-за почечной недостаточности ему пришлось выйти в отставку, что лишило его возможности участвовать в самой большой войне своего времени.

Бог знает, что сталось с этим портретом, писал я его, кстати, после того, как провел несколько часов на строевых учениях. Кисти, краски я использовал только самые лучшие, генерал покупал их с восторгом. Итак, хотя бы одна моя работа сможет пережить «Мону Лизу»! Знай я это в свое время, пририсовал бы ему загадочную улыбочку, смысл которой был бы понятен только мне: генералом стал, а две мировые войны проморгал.

* * *

На другой моей картине, которая тоже может пережить «Мону Лизу» – не знаю, хорошо этот или плохо, – изображен здоровенный сукин сын в картофельном амбаре.

* * *

Как многое я начинаю понимать только сейчас! Тогда, делая портрет генерала Уайтхолла в особняке почти таком же величественном, как мой, – только был тот собственностью армии, – я оказался типичным армянином! Добро пожаловать, возвращаемся в естественное состояние! Я был тощий рекрут, а он – паша весом фунтов двести с гаком, который мог раздавить рекрута, как насекомое.

Зато во время сеансов у меня была возможность хитро и небескорыстно, но, в общем-то, вполне по делу наставлять его, перемежая свои советы лестью:

– У вас очень сильный подбородок. Вам, должно быть, говорили?

И, как, надо думать, всегда делали бесправные армянские советники при турецком дворе, я поздравлял генерала с блестящими идеями, которые он от меня же и услышал. Пример:

– Я понимаю, вы, конечно, думали о том, какое значение будет иметь аэрофотосъемка, если начнется война.

– А война уже началась практически для всех стран, кроме Соединенных Штатов.

– Думал, конечно, – важно отвечал он.

– Будьте добры, поверните голову чуть-чуть влево, – говорил я. – Прекрасно! Теперь не так мешают тени под глазами. Не хотелось бы упустить ваши глаза. А теперь вообразите, что вы с вершины холма смотрите на закат над долиной, где завтра будет бой.

Тут он из себя вылезал от усердия, словечка не вымолвит, чтобы все не испортить. А я, как дантист, болтаю да болтаю, сколько душе угодно.

– Хорошо! Прекрасно! Великолепно! Не двигайтесь!

– И, накладывая краску, добавлял невзначай: – У нас все службы считают себя специалистами по противоздушной маскировке, но ведь очевидно, что это дело саперов.