— Учила, — Даша чуть-чуть неуверенно улыбнулась и убрала выбившуюся прядку солнечных волос за ухо, — таким безнадёжно знакомым жестом, что сердце у Гурьева метнулось, как птица в силках.

— Выполняй, дивушко. И подожди в коридоре, а ребят сюда пригласи.

Парни вошли снова в класс, замялись.

— Присаживайтесь, ребята, — вздохнул Гурьев. — Дело такое.

К концу своей недлинной повести Гурьев в который раз убедился: нинсо[33]– полезнейшая наука. Иногда – так и вовсе незаменимая. Обоих ребят совершенно правильно он вычислил. Парней просто распирало от гордости за оказанное доверие:

— Да мы эту шваль, Яков Кириллыч!..

— Пусть только сунутся!

— Ну-ну, спокойствие, бойцы, спокойствие. Скорее всего, кулаками махать не придётся. Но на всякий случай мы сейчас всей командой спустимся в спортзал к Денису Андреевичу и проведём короткий ликбез по самозащите.

— С Боцманом?! Ой.

— Со мной, — усмехнулся Гурьев. Смотри-ка, угадал я с прозвищем, подумал он.

Они вошли к Денису, посмотревшему на них удивлённо:

— Дополнительные занятия?

— Факультатив, — кивнул Гурьев. — Сначала с юношами. Вы можете заниматься своими делами, Денис Андреевич. Даша, посиди, посмотри, тебе полезно будет.

— Я тоже посижу. Если разрешите, — расплылся в ухмылке Шульгин.

— Ну, как знаете.

Гурьев заставил ребят снять обувь и разулся сам:

— Показываю сначала быстро, потом медленно и по частям.

Через четверть часа Фёдор со Степаном сделались красные и запыхавшиеся. Гурьев расстроенно покачал головой:

— Да, с дыханием совсем плохо. Завтра продолжим. Ребята вы ничего, но заниматься придётся всерьёз.

— А вы-то и не устали совсем, — завистливо пропыхтел Остапчик.

— Это службишка, не служба, — Гурьев, улыбнувшись, чуть наклонил голову к левому плечу. — Идите, ополоснитесь, я пока с Дарьей позанимаюсь. Иди сюда, дивушко.

Когда Даша подошла к нему, он спросил, прищурившись:

— Знаешь, какое у человека мужчины самое больное место?

— Знаю, — кивнула Даша.

— Сразу туда бей, — тихо сказал Гурьев. — Не думая и не сомневаясь. Коленом, изо всех сил, а ещё лучше – два раза подряд, потому что нужно обязательно попасть, а это далеко не всегда получается. Давай. Сейчас проработаем.

Гурьев уронил Дашу на пол стремительной подсечкой. Не на жёсткие доски – на мат, но всё равно это было чувствительно. И боковым зрением увидел вскочившего Дениса. Ох, боцман, выдержки у тебя ни на грош, опечалился Гурьев, придётся и тебя наставлять на путь истинный. Увидел, как девушка стукнулась головой, увидел изумление в её глазах, мгновение спустя сменившееся страхом. У него всё внутри ныло от жалости, но он знал – надо. Надо! Даша инстинктивно сжала колени, а Гурьев уже был сверху. И таким движением разломил ей ноги… И прорычал:

— Бей. Ну?!

— Я… не могу… — прошептала Даша. Глаза её наполнились слезами, она закусила нижнюю губу. — Не могу…

— Бей!!! — рявкнул Гурьев. Так рявкнул, что Даша, зажмурившись, ударила.

Он ушёл от её удара – легко. Встал сам, протянул Даше руку, помогая девушке подняться:

— На первый раз сойдёт, но! Плохо, дивушко. Очень плохо. Это не я, понимаешь? Злость должна быть обязательно. Злость, но не ярость. Ярость мешает, а злость помогает. Голова должна оставаться холодной. Страх, если научишься с ним правильно обращаться, удесятеряет силы и стимулирует высшую нервную деятельность. Ещё раз.

Снова стремительная подсечка, Гурьев над Дашей, вскочивший Шульгин. На этот раз Даша ударила без напоминаний.

— Лучше, Дарья. Почти нормально. Руки освобождаем вот таким способом, — он продемонстрировал выход из блокировки, заставил девушку повторить несколько раз. — Ну, ничего, ничего. А теперь, когда руки свободны, вот так, — он взял руки Даши в свои, поставил её пальцы у себя на лице в нужное положение, зафиксировал: – Это называется – «болевые точки». Если на них давить, человек от боли перестаёт соображать и начинает вопить так, что собаки в радиусе пяти километров сходят с ума от собственного лая. Поняла?

— Да.

— Тренируем.

Он ещё раз уронил Дашу на маты, навис над ней. Девушка вывернулась, вцепилась пальцами ему в лицо. Больно она ему не сделала, но прикосновение он почувствовал, — на не особо подготовленных к сопротивлению хорьков подействует. Он осторожно отвёл её руки и улыбнулся:

— Ну, вот. Такой ликбез, дивушко. Не растеряешься?

— Нет, — проворчала Даша, поднимаясь с его помощью и одёргивая платье.

— Смотри, — погрозил её пальцем Гурьев. — Я в тебя верю. Завтра после уроков – повторение с закреплением. Ну, ты чего?

— Ничего, — Даша посмотрела на него и исподлобья и ещё больше нахмурилась. — Ты можешь женщину ударить, да?

— Могу, — Гурьев спокойно выдержал её взгляд. — Много чего могу, дивушко. Уж извини.

— Я… Я тебе не верю. Ты не такой, — тихо сказала Даша, кинув взгляд на прибалдевшего Шульгина. — Ты просто за меня испугался, вот и…

— Ну, и не без этого, — утвердительно опустил подбородок Гурьев. — Но это не принципиально.

— Принципиально.

— Хорошо, — Гурьев тоже нахмурился, но в этот момент в зал вошли Фёдор со Степаном.

Гурьев тотчас же этим воспользовался:

— Всё, дорогие. Давайте – Дашу в охапку, доставите до места, потом – по домам, на сегодня достаточно. Завтра после уроков – снова здесь. От Дарьи – ни на шаг. В школу и из школы, до особого моего распоряжения. Денис Андреевич. Вперёд, — он демонстративно кивнул Шульгину и повернулся к школьникам спиной, демонстрируя полное спокойствие и окончание аудиенции.

Когда дверь за ребятами затворилась, он посмотрел на Шульгина:

— Рот закрой, боцман. Сейчас все вороны туда слетятся.

Челюсти Шульгина сомкнулись с таким звуком, что Гурьев едва удержался от усмешки:

— Да ладно тебе.

— Э-эх! Заходи, кума, любуйся… Ну, ты и зверюга, командир! Это ж дети!

— Это дети. А жизнь не детская, Денис. Взрослая. Я бы даже сказал, чересчур, — Гурьев кивнул. — Ты давай, двигай, а то ребята сильно оторвутся. К ним не приближайся, делай вид, что погулять вышел. Давай, давай.

Всё правильно, подумал Гурьев. И Денис, и дети были частичками того будущего организма, которому только предстояло ещё родиться. Конечно, Гурьев мог и сам сделать эту работу. И куда лучше неопытного в таких делах Шульгина. Но… Во-первых, ещё ничего не известно, сказал он себе. Во-вторых, нарушать принципы Оккама, а также палить из «Эрликонов»[34]по мухам – занятие неблагодарное и малорезультативное. Пока пусть будет вот так.