— Прошу вас, — Она грациозно повела рукой, указывая на диван, с которого он поспешил вскочить при виде ее. — Присаживайтесь и будьте, как дома. — Марелда устроилась как раз напротив него и небрежно оправила пеньюар, постаравшись при этом, чтобы на один краткий миг перед глазами ослепленного Хорэса мелькнула точеная ножка.

У бедняги и так уже голова шла кругом при виде полной, восхитительно пышной груди, томных глаз и алых пухлых губ, но это последнее видение сразило его наповал. Хорэса словно ударили в солнечное сплетение. Он вытянул шею и мучительно завертел головой, пытаясь справиться с удушьем. Ему показалось, что галстук вдруг стал ему ужасно тесным.

— Я…как бы это сказать…я хочу сказать, если мы с вами теперь друзья…эээ…то, может быть, сможем обойтись без слова «мистер»? А то это звучит…как-то ужасно сухо… Может быть…. — Бедняга обильно потел, пытаясь облечь в слова столь дерзкое предложение, и почувствовал невероятное облегчение, когда убедился, что леди все поняла.

— Ну конечно, — Она опять отпила из чашки и бросила на него исподлобья лукавый взгляд, — Вы можете называть меня Марелдой, а я … — Она наклонилась к нему и одарила самой соблазнительной улыбкой, которую только можно себе вообразить, — я буду называть вас…Мамфорд!

Бедняге потребовалось собрать всю свою волю, чтобы оторвать взгляд от распахнувшегося пеньюара чаровницы и посмотреть ей в глаза. И при мысли о том, что придется огорчить такое прелестное создание, ему сделалось не по себе, — Я…эээ… — Пот градом катился с него, он рванул воротничок, явно нуждаясь в глотке свежего воздуха. — Мое…как бы это сказать…мое второе имя Хорэс и мне было бы…

— Но, дорогой мой, — ласково перебила его Марелда, — мне нравится имя Мамфорд или даже…

Хорэс даже съежился в ожидании того, что сейчас услышит.

— Мамми!

— Я…как бы это сказать…Хорэс мне всегда нравилось гораздо больше, — проблеял он. При мысли о том, что дерзает противоречить своей богине, Хорэс совсем сник и уж лепетал едва слышно: — Мать и Сисси всегда звали меня Мамми, а другие ребята… — Память о всех оскорблениях, которые в детстве выпали на его долю из-за этого несуразного имени, была так велика, что больно было даже думать об этом. Вертя в руках чашку и мучительно раздумывая, как бы половчее сменить тему, он сидел, прямой, словно палка, не в силах отвести застывшего взгляда от пряжек на ботинках.

— Ну конечно, мой дорой, — промурлыкала Марелда. Отставив в сторону чашку, она встала на ноги. — Как скажете.

Хорэс стремительно вскочил на ноги, стоило ей только приблизиться. От сильного аромата лавандовой воды у него все поплыло перед глазами.

— Теперь вы и сами могли убедиться, что здесь все в порядке и мне никто не угрожает, — равнодушно заметила она, при этом словно бы невзначай рука ее скользнула вниз и поправила полы бархатного пеньюара. От Марелды, впрочем, не ускользнуло, что Хорэс пожирает глазами каждую линию ее тела. — Ну, а теперь время к полудню и, значит, пора одеваться. Скоро завтрак. — при этом она подумала, что многое отдала бы, чтобы узнать, что происходит сейчас на кухне. Обычно Марелда не завтракала, разве что когда гостила в доме Уингейтов. При воспоминании о том, во сколько приходилось вставать, чтобы не пропустить завтрак, она содрогнулась. — Или у вас ко мне еще какое-то дело? Может быть, вам удалось выяснить что-нибудь об этой ужасной женщине, что живет у Уингейтов? — Подхватив его под руку, Марелда незаметно повлекла его к двери, как бы случайно прижавшись на мгновение пышной грудью. — Готова держать пари на что угодно, что она сбежала из психушки! Как же иначе объяснить, что она объявилась в лесу в тот самый вечер, когда случился пожар, да еще в одной ночной рубашке? Как странно, что никому не приходит в голову объяснить это Эштону! В конце концов, оставляя ее у себя дома, он смертельно рискует! Представьте только на минуту, что это именно она подожгла сумасшедший дом, а теперь рассчитывает проделать нечто подобное и с Белль Шен?!

Хорэс Тич и сам не заметил, как оказался на улице. Он готов был поклясться, что попал сюда какой-то волшебной силой. Позднее он смутно припомнил соблазнительно изогнутые в улыбке губы, мелькнувшие перед ним за мгновение до того, как захлопнулась дверь, но воспоминание о восхитительной пышной плоти, так упруго прильнувшей на мгновение к его руке, затмило все остальное. Тич чуть не лопнул от гордости, сердце его колотилось как бешеное. Прохладный воздух немного охладил его воспаленное воображение и тут он заметил, что все еще держит в руке шляпу. Какое-то время он слепо таращился на нее и, наконец, пришел к выводу, что шляпа его собственная. Нахлобучив ее на голову, он направился к центру города. За спиной его внезапно раздался пронзительный скрип колес, что напомнило ему, что он приехал в экипаже. Забравшись внутрь, он принялся ломать голову, как бы сблизиться с Уингейтом настолько, чтобы незаметно порасспросить его о таинственной девушке и сделать это так, чтобы не вывести из себя человека, чья опасная репутация была хорошо известна.

Мысли водоворотом крутились у него в голове. Хорэс придумывал один за другим планы, которые ему самому казались истинными шедеврами дипломатии, стоило только воображению нарисовать ему устрашающую картину той безумной расправы, которую вполне способен учинить Эштон Уингейт над его драгоценной персоной. Он все еще продолжал ломать над этим голову, когда его экипаж поравнялся с небольшой группой людей, что-то оживленно обсуждавших на углу Мэйн-стрит. Одно-единственное слово мгновенно приковало его внимание.

— Психушка!

Хорэс подскочил на месте, как ужаленный, и забарабанил в потолок, давая знак кучеру остановиться. Сгорая от любопытства, он пробрался через густую толпу и навострил уши, ловя каждое слово. Какой-то человек, державший под уздцы взмыленную лошадь, едва не падал от усталости, выкладывая последние новости.

— …Да, его отыскали в одной из задних комнат, и в спине у бедняги торчал нож с обугленной рукояткой. Как догадался шериф, это был один из смотрителей. Похоже, что сумасшедший дом и подожгли потому, что хотели скрыть следы убийства. Держу пари, что это дело рук одного из тамошних психов. Он подстерег беднягу, убил его, украл ключи, подпалил дом, а сам дал деру!

Глухой ропот пробежал по собравшейся толпе. Люди встревоженно переглядывались и по мере того, как высказывались все более жуткие предположения относительно сбежавших больных, толпа постепенно приходила в ярость. И тут Тича осенила гениальная идея — достаточно направить праведный гнев толпы в нужное ему русло, и ему самому не придется ничего делать. Он даже избежит встречи с Эштоном Уингейтом, ведь эти ребята будут рады сами сделать это за него!

Он окинул собравшихся взглядом — большинство из тех, кто сейчас кричал и волновался вокруг него, сильно смахивали на обычных бездельников, которых полным-полно в тавернах, где они пытаются заработать на жизнь кто как может. По их изрядно потрепанной одежде было заметно, что собравшиеся не принадлежат к состоятельным кругам местной аристократии. Таким, как они, могло изрядно польстить присутствие среди них хорошо одетого джентльмена. Собираясь нанести визит даме своего сердца, Тич обрядился в один из своих лучших сюртуков, поэтому сейчас он то и дело ловил на себе восхищенные и завистливые взгляды этих нищих бездельников. Прекрасно сидевший серый фрак, элегантные брюки в едва заметную темно-фиолетовую полоску, и жилет, украшенный вышивкой такого же цвета — все это было безупречно, а если добавить к этому фиолетово-серебристый шелковый галстук, то при виде такого великолепия даже проклятый Эштон Уингейт умер бы от черной зависти.