Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Поделитесь, что так сильно вас рассмешило?
Артур мне подмигивает:
– Я ей рассказал одно из язвительных высказываний маэстро! Оно звучало так: «Если вы платите за картину три тысячи франков, это значит, что она нравится вам. Если вы платите за картину триста тысяч франков, это значит, она нравится другим».
Гид усмехается и обращается к группе:
– Весьма в его стиле, дамы и господа. Прошу вас, пройдемте дальше, я познакомлю вас с Моне.
И как только вся толпа уходит, я подхожу очень близко к полотну:
– Как же красиво! Я имею в виду, я ничего не понимаю ни в технике, ни в подаче, но я смотрю на нее, и внутри просыпается вдохновение, жажда прекрасного и некое воодушевление! И я думаю: в каком крутом мире мы живем, какие же крутые люди, что могут создавать и творить такое!
Артур кладет мне руку на плечо и тоже смотрит на картин у.
– Скорее всего, ради этого они и творят. Не чтобы кто-то изучал их стиль или критиковал манеру, а чтобы разбудить чувства и эмоции.
Я забыла, каково это, когда тебя понимают. Хоть Артур абсолютно другой и, возможно, до конца не проникся картиной, как это сделала я. Но это очень ценно, что он сейчас стоит со мной, не пытаясь меня учить чему-то. Он не противоречит, а просто дает мне выговориться, он меня внимательно слушает и впитывает сказанные мною слова. И я очень сильно ему благодарна за это.
Я поворачиваю голову и смотрю на него. Я сейчас так близко, что замечаю шрам на подбородке и трещинки на губах. Во мне просыпается желание поцеловать его. Прямо здесь и сейчас. Приникнуть к его губам, почувствовать его вкус, запах. Я вижу, как дергается его кадык, ощущаю напряженный взгляд на своем лице.
– В моей прошлой жизни, – шепотом начинаю я, – мы с тобой целовались?
Он молчит, я вижу, как его подбородок слегка напрягается.
– Я не помню, – продолжаю шептать я, – я не помню даже свой первый поцелуй. Конечно, я жутко злюсь, я постоянно пребываю в напряжении и раздражении. Но только не рядом с тобой. – Я наклоняюсь к нему и упираюсь лбом в его скулу. – Рядом с тобой дышать проще, все случившееся со мной не кажется концом света, рядом с тобой я готова смотреть в будущее и ждать встреч. Мы же целовались с тобой. Ты помнишь, каково это – чувствовать мои губы? Ты помнишь их вкус? Ты помнишь…
Я не успеваю договорить – он берет мое лицо в руки и целует. Есть что-то в этом болезненное, но при этом звериное, страстное. Он целует меня грубо, не жалея, проникает языком мне в рот, впивается в меня и держит крепко-крепко. Но я и не хочу уходить, я отвечаю ему той же грубостью, той самой ненасытностью, тем же животным порывом. И я не могу остановиться, мне мало. Я притягиваю его ближе и ближе. Хватаю за шею, он же держит меня за волосы. Мы тяжело дышим, воздуха не хватает. Но он продолжает целовать меня. И лишь когда мне становится нечем дышать, я отрываюсь от него, заглядываю в помутневшие глаза, чувствую его рваное дыхание на своем лице.
Тяжело дыша, я продолжаю крепко держать его, не хочу отпускать. Пытаюсь найти, увидеть, понять, что же в нем так сводит меня с ума. Отчего все внутри меня горит. В голове на секунду вспыхивает воспоминание о ярко-зеленых глазах в серую крапинку. Я точно знаю, что мой первый поцелуй был не с Артуром. Я точно знаю, что я подарила его зеленоглазому. Однако во мне сейчас кипит такая страсть, что я не могу на этом сосредоточиться.
Я смотрю на Артура и хрипло прошу его:
– Поцелуй меня еще раз… пожалуйста.
ЛУИ
КАК-ТО ВЕЧЕРОМ МЫ сидели втроем в комнате Адель. Артур смотрел фильм, я листал комикс, а Адель увлеченно кружила по комнате. Я не сразу понял, чем именно она занимается.
– Что ты делаешь? – спросил Артур, когда увидел, что она встает на стул перед стенкой.
– Я хочу развесить репродукции, которые привезла из Парижа.
Я отложил книгу и поинтересовался:
– Репродукции чего?
Глаза Адель засияли.
– Эдгара Дега! – заявила она, и ее понесло. – Смотрите, сколько их у меня! Я не хотела вешать их дома, потому что моя комната кажется неживой идеальной картинкой из журнала интерьеров, и вообще мама запрещает вешать плакаты или что бы то ни было. Поэтому я привезла все сюда.
Артур поставил фильм на паузу и встал с постели.
– Тебе помочь?
– Если хочешь, – улыбнулась она.
– Что надо делать? – спросил я и тоже встал.
– Развесить всю стопку, тут много всего.
– Балерины? Ты увлекаешься балетом?
– О нет! Я имею в виду, я люблю балет, он очень изящный, чувственный. Но в данном случае мне нравится художник, то, как он показывает закулисье, репетиции… Смотри, это портреты.
– Красиво, – пожав плечами, сказал я, и она довольно кивнула:
– Да, меня привлекла красота.
Я рассматривал репродукции: да, они красивы, но я все равно не до конца понимал, почему у Адель так сверкали глаза.
– Мне очень нравится эта черта в тебе, – начал Артур, – ты частенько останавливаешься и говоришь: как же красиво. Где бы мы ни были, ты находишь то, чем восхититься.
И в этот миг я понял, что он абсолютно прав. Любимым словом Адель было «красиво», она не просто видела красоту, она замечала, подмечала, улавливала и пропускала ее через себя.
– Честно говоря, я не думаю, что обладаю некой особенной чертой, эти картины я увидела у Сесиль, она лучшая подруга моего брата. Она тоже отметила их красоту.
Адель вешала репродукции на офисный пластилин.
– Вот, держите. Вешайте как хотите, но только на этой стенке: я хочу просыпаться утром под лучами солнца, вдыхать соленый морской запах и смотреть на эти шедевры.
– Но зачем? – спросил Артур. – Я имею в виду: ты смотришь на них, и что меняется?
Адель мило улыбнулась:
– Вот ты бегаешь по утрам, отжимаешься и бьешь грушу. Зачем?
– Я боксер, Адель, – снисходительно улыбнувшись, ответил он.
Она закатила глаза и высокомерно на него глянула сверху вниз.
– Ты стал боксером, потому что тебе это нравится, так? Ты получаешь заряд энергии, адреналин? А вот я смотрю на эти картины, и ощущение красоты меня заполняет, мне даже дышать становится легко, и я сейчас не преувеличиваю. Мир начинает казаться лучше. Ведь в нем столько всего прекрасного!
Артур смотрел на нее так внимательно, что я не совсем мог расшифровать его взгляд, но он был таким открытым и в то же время загадочным.