Ренье не хотелось объясняться с братом по этому поводу. Он заранее знал, что Эмери начнет задирать брови и вопрошать: «Дела? Какие у тебя могут быть дела? Вечно ты шастаешь по городу с озабоченным видом, а какой в этом смысл?» Ренье скажет: «Я поддерживаю себя на плаву». А Эмери скажет: «Поддержи для разнообразия кого-нибудь другого. Например, старшего брата. Я не худший из людей, так что смело можешь обо мне позаботиться». А Ренье ответит: «Ты лучший из людей, но мне сегодня некогда. Если бы ты только знал, Эмери, сколько у меня хлопот! Нет более занятого человека, нежели профессиональный бездельник».

Ренье был так обеспокоен тем, чтобы скрыться от брата незамеченным, что не обратил внимания на совершенно другого человека, следившего за ним от самого дома…

* * *

Разговор с Эскивой не давал Гайфье покоя всю ночь. Мальчик ворочался в постели, несколько раз вставал и пил воду, а под утро принял решение. Он просто не мог больше находиться в неведении.

Кое-что сходилось: Ренье действительно находился на крыше дома виночерпия, когда оттуда на голову Эскивы свалился кусок черепицы. Гайфье нарочно ходил смотреть. Точно, битая черепица на земле. И сколы совсем свежие.

Эскива видела Ренье. Даже нарисовала. Правда, у Ренье есть брат. По слухам, они похожи. Но представить себе, чтобы придворный композитор лазил по крышам, Гайфье не мог, даже путем отчаянного напряжения фантазии. Об Эмери говорили, что он человек молчаливый, скрытный и, самое главное, – у него нет любовницы.

Кроме того, Гайфье слышал музыку, которую писал Эмери. Человек, способный создавать такое, попросту не в состоянии злоумышлять против Эльсион Лакар.

А вот Ренье – как ни печально мальчику было признаваться себе в этом – совершенно другое дело. Ренье – величина неизвестная. У Ренье была возможность украсть у Гайфье его любимый кинжал и натянуть веревку в галерее, где бегала Эскива…

Гайфье исступленно мечтал поднести Эскиве злодея, точно подарок, – схваченного, уличенного, со связанными руками. Сказать небрежно: «Ты, кажется, подозревала меня, сестра. Надеюсь, в шутку, но все-таки меня это насторожило. Вот тебе настоящий преступник. Делай с ним, что хочешь: ты – королева и вправе казнить его. Мне безразлична его будущая судьба, лишь бы ты была цела и невредима».

А в следующее мгновение перед мысленным взором мальчика вставал Ренье, веселый и искренний, и картина грядущего торжества испарялась из мыслей. Гайфье страстно хотелось, чтобы его новый приятель оказался невиновен.

Однако во всем следовало разобраться. Чтобы не оставалось и тени сомнения. И, едва дождавшись утра, Гайфье отправился к дому придворного композитора.

Едва выбравшись за дворцовую стену, мальчик сразу понял: ему придется дожидаться час или два, пока обитатели дома начнут подавать признаки жизни. Гайфье начал свое расследование слишком рано. Вокруг него все еще спали. Столица сопела за окнами и дверями, она ворочалась, безуспешно сражаясь с подушкой, жизнерадостно храпела, вскрикивала от кошмаров или беспечно пускала слюни. В столь ранний час город принадлежал лишь тому, кто желал этого. Как зачарованная неслышным пением волшебной дудочки красавица, он легко шел в руки – требовалось лишь сделать шаг ему навстречу. И… никто не делал этого шага. Все попросту спали, не ведая о том, какое за стенами спальни таится сокровище.

Гайфье остановился посреди улицы, наслаждаясь безраздельным господством над миром. Он знал, что господство это иллюзорно: скоро придется сдаться без боя – не первой, но уже десятой кухарке, что выйдет из дома за покупками. Но до падения с несуществующего трона у Гайфье оставалось еще некоторое время. И сейчас все обстояло чудесно и странно: такого могущества не знал ни один из земных владык.

Каждый камень мостовой готов был прильнуть к его ноге, и Гайфье, не желая обижать никого, прошелся меленькими шажками. Каждый цветок в горшке на окне поворачивал к нему настороженную яркую головку и так и пытался броситься в глаза, и Гайфье улыбался, не боясь быть уличенным и обвиненным в сентиментальности.

Потом тихо скрипнула дверка в одном из соседних домов, и на улицу выскользнула девушка в мятом платье. Она сразу спряталась в тень за углом, и по быстрым движениям ее рук Гайфье догадался: она убирает волосы в прическу и завязывает ремешки своих туфель.

Теперь их было на улице двое, но необходимости делить город с этой незнакомой девушкой Гайфье не видел: по большому счету она принадлежала ему так же, как любая другая вещь на улице. Так же, как солнечный свет или запах кипяченого молока. Так же, как подвижная тень от легкой шторы на стене или позвякивание дверного колокольчика где-то далеко-далеко…

Неожиданно девушка заметила наблюдателя. Встретившись с ним глазами, она весело улыбнулась и убежала. Гайфье обожгли этот взгляд и улыбка. Он почувствовал себя польщенным. Его как будто только что приняли в великий тайный орден утренних призраков, что крадутся вдоль стен, возвращаясь в свои шкафы и сундуки.

«Для утренних призраков лучше подходит чердак, для полуночных – подвал, – подумал Гайфье. – Надо будет спросить Пиндара, что он думает об этом. Хотя Пиндар обычно ни о чем интересном не думает. Надо будет спросить его, считает ли он увлекательность темы порочной для поэзии. Наверняка ответит – да».

А вот и первая кухарка – суровая особа с большой плоской корзиной. Наверняка направляется к рыбному рынку. Рыбу привозят из Изиохона ранним утром, едва ли не ночью, чтобы не испортилась; вон – листья видны в корзинке, чтобы завернуть рыбу.

На миг Гайфье представил себе бойких рыбачек, румяных, с резкими голосами: по ним ни за что не скажешь, что провели в дороге всю ночь. Представил бочки с рыбой, охапки свежей зелени, глубокие плошки для ополаскивания рук, десяток хищных кошек с горящими глазами, что трутся по юбкам хозяек.

Кухарка тоже заметила Гайфье. Смерила его суровым взглядом, поджала губы, и он сразу понял: она – не из его иллюзорного королевства, она – как раз из числа тех, кто уничтожит хрупкие, несуществующие владения Гайфье.

Скоро появилась вторая стряпуха, затем выскочила зареванная трактирная служанка, девица богатырского сложения со свежеподбитым глазом. Эта глянула на Гайфье обиженно, и он сразу понял, что несет ответственность за всех неверных любовников, за всех драчливых отцов, за всех беспутных братьев – вообще за всех мужчин. И ему это стало лестно.

А потом открылась дверь дома придворного композитора, и на улицу тихо выбрался Ренье. Мальчик быстро отступил в тень, за угол. Ему почему-то казалось, что Ренье – из числа любителей спать по меньшей мере до полудня, так что возможность встретить его на улице в такой час вообще не рассматривалась.

Однако Ренье – вот он, стоит, щурясь на утреннее солнце. Интересно, почему он выбрался из дома тайком? И куда он направляется?

Ренье поморгал, привыкая к яркому свету. Оглянулся на дом Адобекка, улыбнулся, вздохнул. Затем поправил какие-то детали своей одежды – почти совсем как та первая девушка. И уверенно зашагал по улице.