И все, а сколько ему хотелось сказать, сколько объяснить, но война распорядилась иначе. Она не дала им времени даже для того, чтобы сказать люблю…

* * *

Партизаны уходили в ночь, одетые в шинели, гражданские пальто, ватники. Уходили, увешанные оружием, взрывчаткой, боезапасом, провиантом. Всем тем, что могло им помочь уничтожать врага и приносить ему вред. Уходили молодые ребята: русские, украинцы, калмыки, татары. Уходили в неизвестность… С ними могли бы идти и Селиванов с Вострецовым, но судьба уготовила им иной путь…

Афанасьев подал команду, разведчики вышли из камыша, встали на старый след. Теперь их путь лежал обратно, но не успели они сделать и двух шагов, как Афанасьев остановился, поднял руку вверх. Разведчики замерли. Сзади, со стороны ничейной земли, послышался конский храп и едва различимый топот копыт. На короткое время в ночи блеснул и погас луч фонарика. Звуки приближались. Теперь послышались и человеческие голоса. Чуткое ухо Санджи Манджиева уловило знакомую речь.

– Командир! Это калмыки.

Афанасьев подал сигнал спрятаться в камыше. Едва разведчики вошли в заросли, появились всадники. Теперь оставалось надеяться, что разъезд проедет мимо, но они остановились. Их было четверо. Один из них слез с лошади, включил фонарик, склонился над землей. Было ясно, что он изучает следы. Разведчики знали, что калмыку, жителю степей, так же, как и им, не составит труда их прочитать, даже ночью. Калмык пошел к камышам. В шаге от зарослей выпрямился, постоял в раздумье, позвал:

– Нимгир!

Один из калмыков подъехал. Они заговорили. Гришка не понимал по-калмыцки, но явно различил слова русский и разведка. Это значило, что калмыки обнаружили следы группы, которые привели их к зарослям. В свете фонарика разведчики смогли рассмотреть, что калмыки были в немецких касках и полевой форме солдат вермахта. Калмык с фонариком шагнул в камыш, под кованым сапогом хлюпнула грязевая жижа. Луч света зашарил по утоптанному камышу – месту, где совсем недавно диверсанты прощались с разведчиками, метнулся к тропе, по которой они ушли. Калмык сделал еще один шаг, повел фонариком влево, затем вправо. Луч высветил узкоглазое, широкоскулое лицо Манджиева. Калмык отпрянул от неожиданности, открыл рот, чтобы предупредить товарищей, но тут же почувствовал удар ножом под левую лопатку. Он несколько раз конвульсивно дернулся и затих. Мертвого легионера уложили на камыш. Афанасьев подал знак Манджиеву. Санджи, имитируя голос убитого, крикнул:

– Нимгир!

Второй калмык слез с лошади, шагнул в камыши. Сильные руки разведчиков скрутили, умело повалили его в грязь, заткнули рот кляпом. Афанасьев прошептал:

– Манджиев, Кузенбаев. Каски. Фонарик. Не упустите коней.

Аманжол и Санджи надели немецкие каски, вышли из камыша. Аманжол взял за повод лошадь и, подсвечивая себе путь, направился к всадникам. Прикрываясь лошадью, они подошли к ним вплотную. Манджиев тихо произнес несколько слов на калмыцком языке. Когда один из всадников наклонился, он схватил его за руку, сбросил на землю, ударил ножом. Аманжол направил свет фонарика в лицо второму. Это его спасло. Калмык держал карабин на изготовку у пояса, а потому успел выстрелить. Свет фонарика помешал ему прицелиться точнее. Пуля скользнула по каске, не причинив Кузенбаеву вреда. На помощь из камыша выскочили разведчики. Помня приказ Афанасьева не поднимать шума, Гришка метнул нож. Испуганная выстрелом лошадь калмыка шарахнулась в сторону и помчалась в степь, унося с собой раненого хозяина… У разведчиков остались три лошади, трофейное оружие, два убитых легионера и один пленник. Афанасьев вытащил калмыка из зарослей, вынул изо рта кляп, подозвал Манджиева.

– Санджи, спроси у него, из какого он подразделения, есть ли рядом кто-то еще и знают ли они об обнаруженных следах?

Переводить не пришлось, пленник заговорил на русском:

– Мы из калмыцкого кавалерийского эскадрона. Следы обнаружили случайно. Осветительная ракета помогла. С нами пятый был, мы его к командиру послали, сообщить, а сами по следу пошли. Я все скажу. Только не убивайте меня!

Афанасьев снова засунул кляп пленнику в рот.

– Если их гонец успел сообщить о следах, то в скором времени стоит ждать гостей.

Манджиев снял с головы немецкую каску.

– Как бы на выстрел еще кто-нибудь не пожаловал.

– Плохо, что без шума не обошлось. Еще хуже, если нападут на след партизанской группы.

Селиванова словно ожгло, до боли сжалось сердце, на миг он представил, что может случиться с Ксенией, если диверсионный отряд будет обнаружен.

– Командир, мы не должны этого допустить. Вы уходите назад, а я их отвлеку.

Вострецов встал рядом с Николаем:

– И я.

К ним присоединился Манджиев:

– Разрешите мне с ними. Я в этих местах родился. Степь для меня своя.

Афанасьев задумался. Решение давалось ему тяжело. Оставить товарищей, значит, обречь их на верную гибель, не делать этого – подвергнуть опасности диверсионную группу. Ответственность решения мешала старшине сосредоточиться. Доводы Селиванова развеяли сомнения:

– От кавалеристов нам вместе вряд ли удастся оторваться, к тому же они могут перекрыть путь к отходу. А если мы их отвлечем на себя и уведем дальше в немецкий тыл, то уйти удастся и вам, и партизанам.

– Что ж, у вас три лошади, оторваться от погони сможете.

Подошел Магомедов:

– Командир, убитых куда? Может, в камышах спрятать?

– Оставьте рядом. Если калмыки в камыш сунутся, то могут на след партизан наткнуться. – Афанасьев вновь обратился к Селиванову. – Возьмите карабины, пригодятся. Действуйте, как задумали. О вашем поступке, по возвращении в роту, доложу старшему лейтенанту Ковальчуку. Селиванов, остаешься за старшего. Ну, удачи вам! – Афанасьев обнял Селиванова, Гришку, подошел к Манджиеву. Санджи кивнул на пленника:

– Что с «языком» делать будем?

– С ним до рассвета ничейную землю не перейдем. Времени осталось мало. Если здесь шум начнется, нам не до него будет…

Афанасьев с Магомедовым и Кузенбаевым ушли. Селиванов велел забрать у убитых оружие. На лошадях отъехали от камышовых зарослей чуть более двух сотен шагов. Остановились, стали слушать степь.

Ожидание было недолгим. Не прошло и получаса, когда разведчики услышали топот копыт. У озерца раздались голоса. Селиванов тянуть не стал, надо было поскорее отвлечь всадников от следов, он достал фонарик, посветил. Короткой вспышки хватило, чтобы привлечь внимание кавалеристов. У озерца раздались крики, темная масса поскакала в направлении разведчиков. Селиванов, не целясь, выстрелил из трофейного карабина, в ответ раздались выстрелы. Николай вскочил на лошадь.

– Уходим!

Лошади понесли разведчиков в степь, увлекая за собой погоню…