Сложив карту обратно в сумку и аккуратно примостив сверху хрупкий грифель, я стала готовиться ко сну — путь, выбранный мной, не близок и лежит далеко на полночь от Гартен-онарэ. А северная осень, как известно, коротка и сурова — всё равно что зима на юге, только хуже: с затяжными холодными дождями, раскисшими дорогами и густым, плотным покрывалом набухших влагой облаков. Придётся делать долгие дневные переходы, чтоб успеть.

* * *

Из оставшегося позади Ррана — имперского торгового порта с характерно имперским же названием, — тянулась по Прибрежному тракту нескончаемая вереница купеческих караванов. Отовсюду слышалась отборная брань, а иной раз и щелчки кнутов — ушлые торговцы не стеснялись указывать положенное место якобы пытающимся лезть без очереди конкурентам. То и дело мимо проносились резвым галопом разъезды дозорных: иногда они останавливались возле какой-нибудь телеги, и тогда незадачливый купец, только что ещё переругивавшийся с кем-то на соседней арбе, вдруг бледнел и, ломая шапку, бросался дозорным в ноги с криком «Не погубите, служивые!». Изредка те прислушивались к просьбам, и тогда толстый кошель торгового мужа незамедлительно худел на несколько злотов, зато товар, запрещённый к продаже, и, конечно же, уже поэтому способный принести баснословную прибыль, так и оставался спрятанным на самом дне телеги. Но чаще дозорные, не обращая на стенания купца никакого внимания, с невозмутимыми лицами принимались потрошить тщательно упакованные в рогожу тюки и, в большинстве случаев, что-нибудь да находили — и тогда купчине приходилось расстаться и с самим товаром, и с гораздо большей суммой. Если, конечно, он желал продолжить свой путь, а не оказаться неожиданно в ближайшей имперской темнице.

Я пробиралась узкой обочиной вдоль бесконечной змеи телег. Дозорные с недоумением провожали меня взглядами — женщина, путешествующая в одиночку, без охраны и свиты, для имперцев была явлением если не невероятным, то уж точно более чем непривычным. Благо, брать с меня было нечего — одежда добротная, но не богатая, сумки у седла явно не ломятся от содержимого. Конь, конечно, неплохой, да и оружие, прицепленное к поясу — явно не дешёвка, но вот оно-то, выставленное напоказ, и останавливало служивых не только от досмотра, но и от желания познакомиться, уговорить на приятный вечер в ближайшей таверне.

«Ну её, эту бабу, чудачка какая-то, куда прётся одна? Ещё и оружием обвешалась, будто обращаться с ним умеет, — читалось на их лицах. — А вдруг вольницкая? Такую и вовсе не трожь, у них, вольников этих, сказывают, не бабы, а звери, не хуже мужиков драться умеют. Нехай идёт своей дорогой. Для вечера в таверне можно и посговорчивее найти, и посимпатичнее. Нормальную, в общем, а не эту».

Ближе к границе с Альтаром бесконечная река телег растеклась многочисленными тонкими ручейками по уходящим на восход трактам поменьше — ушлые торговцы, заплатившие немалый налог, предпочитали сбывать товар в имперских столицах — там и цены повыше будут, и народ со своими честными (и не очень) злотами охотнее расстаётся. Главное — на нужный базар попасть, где-нибудь поближе к богатым кварталам; ну да это разве проблема, коли знаешь, кому откуп дать.

Вместе с торговцами исчезли с дороги и патрули; что толку разъезжать по опустевшему тракту, коли и досмотреть по службе али от скуки некого, и мзду немалую за провоз запрещённого не с кого взять — а мзда-то, она, как известно, то в казну имперскую осядет, а то и в карман собственный опустится, пока никто не видит. Зато, будто сменив на посту дозорных, появились придорожные банды разбойников, любители пощупать одиноких путников и заблудившихся караванщиков. Одна такая банда после встречи со мной уменьшилась вполовину и порядком подрастеряла грабительский пыл — мастер Геон не зря тратил на меня своё время. А уж с Поющими в руках да на коне, не просто так прозванном мною Буяном…

С каждым днём холодало всё сильнее. Деревья сбросили своё жёлто-багряное убранство, выставив на откуп ледяным ветрам голые остовы стволов, сиротливо глядящие вверх; низкое небо хмурилось, нависало плотными тучами, грозя пролиться то ли очередным дождём, то ли первым снегом. Проснувшись однажды утром, я обнаружила, что землю покрыл иней.

…На приграничной развилке гладкие, хорошо подогнанные друг к другу плиты имперского тракта завернули правее, к восходу, налево же потянулась глубокая колея обычного грунтового большака: в летнее время он, утрамбованный множеством ног и колёс, твёрдостью наверняка был подобен камню, но сейчас, размоченный непрекращающимися дождями, свойственными поздней осени, представлял собою скорее грязевое болото, чем дорогу. Буян то и дело недовольно всхрапывал, проваливаясь в размокшую землю по бабки, и в конце концов мне пришлось спешиться и вести коня в поводу — его ноги это вряд ли убережёт, зато я уже не кувыркнусь через конскую шею, попадись нам в дороге яма поглубже.

Местность вокруг тоже стала другой: равнина, перемежаемая широкими реками и густыми пятнами багряных лесов, сменилась сначала пологими холмами, а затем и крутыми взгорками. Дубы, буки и вязы уступили место елями и соснам, меж широко расставленных стволов всё чаще стали попадаться мшистые валуны, а то и целые скальные выходы, покрытые серыми разводами терпимого к холоду мха, что и до самой зимы будет липнуть к их пористым бокам, пока, наконец, не засохнет.

Вначале, вблизи границы, вдоль большака ещё встречались крупные, зажиточные деревни: сушились на берегу рыбные сети, бились бортами о грубые деревянные пристани крошечные лодчонки, курились сизым печным дымом приземистые бревенчатые избы. Иногда даже попадались постоялые дворы с покосившимися, кое-как намалёванными вывесками — останавливаться на них я не стала, решив поберечь остатки денег. Но чем дальше я отходила от Империи, тем малолюднее становилось: крупные деревни уступили место маленьким хуторкам на три-четыре дома, а вскорости исчезли и они — и большак сделался совсем безжизненным.

Зима подступала всё ближе. Изредка попадались ещё едва заметные островки перемёрзшей травы — совсем несытный, но хоть какой-то корм для коня — остатки овса рыжий наглец и обжора прикончил ещё два дня назад. Теперь он непрестанно и недовольно фыркал, требовательно кося глазом в мою сторону. Голодному скакуну вторил и мой желудок — в сумках оставалась пара последних, зачерствевших уже лепёшек, а купить новые было негде.

— Потерпи, дружок, — потрепала я коня по холке. — Пока до жилья не доберёмся, не видать нам с тобой полноценной еды.

И поёжилась от пробравшихся под плащ влажно-ледяных щупалец воздуха.

Нет никакого труда магу обогреть себя в любую погоду, но, памятуя предупреждение Кайры, я старалась не прибегать к чародейству. Из самих Башен меня, конечно, не почуют, но ежели встретится вдруг на дороге странствующий магик — беды не миновать. Да даже и не магик, случайный путник или припозднившийся караванщик из туманной дымки вдруг вынырнет, а тут вон, маг-стихийник путешествует, и воздух вокруг него так и парит, прогретый. Вроде бы ничего такого, ну маг и маг, ну путешествует. Вот только слухи всегда бегут вперёд, и к моему прибытию вся Тамра будет знать обо мне. Конечно, тут же найдётся работа, причём, за неплохие деньги — в портовом городе хозяин любого корабля захочет нанять чародея (и даже чародейку!), способного уберечь его корыто от гнева морской стихии.