Прошло какое-то время. Феликс и Серго Микоян должны были выступать в «Блохинвальде», так в народе именовали печально известный Онкологический центр на Каширке. Накануне выступления в редакции «Огонька» раздался звонок. Феликса пригласили к телефону:

– Здравствуйте, Феликс Николаевич, – раздался неуверенный женский голос. – Я вдова диссидента Андрея Кистяковского, распорядителя Русского общественного фонда помощи политзаключенным и их семьям, переводчика Кестлера, Толкина, Паунда… Мне хотелось бы срочно передать вам письмо, в нем рассказывается, как умертвили моего мужа…

Феликс спустился к проходной, подошел к стоявшей в стороне женщине, которая взволнованно и сумбурно поведала о том, как якобы по указанию КГБ на Каширке свели в могилу ее мужа, и передала материал для публикации в «Огоньке».

– Все подробности в этих бумагах, я хочу это обнародовать…

Наш герой не на шутку разволновался, почувствовав, какой сенсационный материал оказался в его руках.

«Что делать? Показать документ редактору или сразу подготовить материал для публикации?» – размышлял он.

Великий Габриэль Гарсия Маркес. Ну как не позавидовать Феликсу Медведеву? Такие встречи, такие автографы…

И вдруг журналист опомнился: ведь завтра выступление в Онкоцентре. Он решает поведать аудитории о своей встрече с вдовой Кистяковского.

Выступая перед собравшимися в зале врачами и другими сотрудниками больницы, оратор постепенно набирал обороты. Его речь становилась все более эмоциональной.

– У меня есть письмо вдовы диссидента Кистяковского, в котором она рассказывает о том, что будто бы в вашей больнице по приказу КГБ отказались лечить от рака ее мужа Андрея Кистяковского.

Ошарашенный зал стих. Серго Микоян в ужасе уставился на Феликса. Но тот, увлеченный остротой момента, не почувствовал «перебора»…

Утром следующего дня работница кадровой службы «Огонька» позвонила Феликсу и сообщила, что в три часа, он должен быть на заседании редакционной коллегии. Пока журналист размышлял, по какому вопросу он приглашен и почему звонили из отдела кадров, один знакомый из «ближнего круга» шефа доверительно шепнул по телефону, что когда Коротичу позвонили с Каширки с жалобой на Феликса Медведева, главный редактор, не моргнув глазом, отрапортовал:

– А журналист Медведев в «Огоньке» не работает.

Услышав об очередном предательстве шефа, Феликс задохнулся от возмущения и прокричал:

– Это не он меня уволит, это я его от себя увольняю! – он с грохотом швырнул трубку и бросился к пишущей машинке.

Негодуя, он напечатал заявление об уходе – документ, подводивший итог его пятнадцатилетней работе в авторитетнейшем печатном органе страны.

В знаменитом «правдинском» здании у Савеловского вокзала Феликс больше ни разу не был.

Спустя короткое время, когда августовские тучи сгустятся над Москвой, рупор перестройки Виталий Коротич «уволится» и сам. Он бросит на произвол судьбы «Огонек», не вернувшись из загранкомандировки в США.

Вскоре миллионные тиражи «Огонька» начнут катастрофически падать. Через год они снизятся почти в три раза, а еще немного погодя сползут к цифрам 20-х годов ХХ века. Но Феликса не будет волновать судьба покинутого издания, его целиком захватят новые планы, поездки, встречи и книги. К этому времени «исход смельчаков перестройки» приобретет массовый характер. Точно также потом покинут измочаленную Отчизну олигархи, мэры и банкиры ельцинской поры. А Феликс останется дома, со своей страной, с ее страданиями, с ее страшным прошлым, трудным настоящим и неясным будущим.

Громкая слава Виталия Коротича окажется скоротечнее, чем можно было бы ожидать. Оставшись в Америке надолго и издав там книгу мемуаров «Зал ожидания», он будет жаловаться в ней на невостребованность и забвение, а также на бывших своих соратников, в том числе и на Феликса, намекнув на его якобы «связи с КГБ». На эти пассажи своего бывшего шефа Феликс ответит раскатом громкого хохота, вспомнив единственную в своей жизни «связь с КГБ», и с самоиронией отметит: «Таких, как я, легкомысленных, вспыльчивых, а главное, живущих «на разрыв аорты», на Лубянку не берут!»

Как-то, оставляя Коротичу автограф на экземпляре новой книги, Феликс написал: «Застывший в восхищении…» Потом он посмеивался над своей способностью влюбляться в людей и вспоминал фразу из детской игры: «Застыл? Отомри!» Под таким ироничным названием Феликс опубликует в «Московском комсомольце» статью, в которой расскажет о своем разочаровании в одном из «прорабов перестройки» Виталии Коротиче.

Эта «частушка»– аллюзия на известные революционные стихи была популярной шуткой среди интеллигентной московской публики конца 80-х. Люди не верили, что неожиданно пришедшая свобода слова – не провокация Лубянки. Феликс же не думал ни о провокациях, ни о последствиях. Придя в семью к «неприкосновенному» автору гимна СССР Сергею Михалкову, он, неистово увлеченный перестройкой, залихватски поинтересовался, вписав своим вопросом еще одну строку в историю журналистики:

– Сергей Владимирович, ответьте, пожалуйста, не являетесь ли Вы и Ваша жена Наталья Кончаловская агентами КГБ, как пишет об этом в своей книге американский журналист Баррон?

Позже Юрий Нагибин в беседе с Медведевым скажет: «Мы читали журнал и не верили своим глазам: как можно было задать такой вопрос, как можно было на него ответить и, главное, как можно было это все напечатать?»

В отношении самого Феликса у некоторых возникал тот же сакраментальный вопрос. Можно ли, не сотрудничая с органами госбезопасности, делать и говорить то же, что и этот неуемный журналист? Но любой, кому доводилось близко сойтись с Феликсом, сразу понимал – с такой детской любознательностью, доверчивостью и горячностью впору быть живой иллюстрацией к советскому плакату «Болтун – находка для шпиона», чем хитроумным сексотом.

Таким емким и уважительным автографом наградил интервьюера классик советской литературы Сергей Михалков, вручив одну из своих книг. Мэтр не обиделся на каверзный вопрос журналиста

Единственное, чем мог «похвастать» Феликс, – близким, можно даже сказать, дружеским знакомством с неким генералом КГБ по имени Петр Иванович. Тот незаметно появился в окружении Феликса в бурный «казиношный» период. О себе рассказывал немного, зато внимательно слушал и старался проводить с нашим героем как можно больше времени. Если и был у генерала особый служебный интерес, то он очень скоро перерос в симпатию к необычной персоне. Ему понравились открытость Феликса, легкость на подъем и вечно бьющий родник идей. «Он меня полюбил», – подхихикивал Феликс. Генерал и сам не заметил, как начал почти по-родственному заботиться о новом друге. Он ссужал его деньгами, не забывая впрочем составить формуляр «принято в залог, далее по списку… – передано денег в сумме…» Однажды, когда Феликса скрутил приступ радикулита, Петр Иванович тут же примчался с новомодным лекарством и заботливо растер страдальцу больное место. Феликс же, забывая брать расписки о возвращенных деньгах, так же забывал стребовать заложенные раритеты. В тот период он свято верил, что однажды сорвет грандиозный куш, проедется по своим кредиторам и заберет назад все свое драгоценное имущество… Петр Иванович запомнился Феликсу еще и по другому поводу. Впервые придя к генералу домой, он обратил внимание на картины в золоченых рамах, вывешенные на видных местах. Среди пейзажей выделялась картина, явно принадлежащая кисти Серова.