Джастин вовсе не был бессердечным негодяем, каким она его сочла поначалу. Он был отчаянно, мучительно одинок.

От порыва ветра взлетели шторы. Дождь лил как из ведра, барабанил по стенам дома, сложенным из грубого шероховатого камня. Джастин вышел из дома в такую бурю из-за нее, потому что не мог поручиться за себя, если бы остался с ней. Он ушел, и она тревожилась о нем. И за этим крылось нечто большее, чем простое беспокойство. Эриел впервые отдала себе отчет в природе своих чувств, внезапно осознав правду. «Господи, да я люблю его!» Это открытие взволновало ее до глубины души. Как это случилось? Когда произошло? Был ли это какой-то особенный день, или чувство захватывало ее постепенно, как прилив отвоевывает все бльшую территорию, затопляя прибрежный песок? Возможно, это произошло тогда, когда она сумела заглянуть в глубину его серых глаз, проникнуть в его мысли и чувства, пробившись сквозь его деланное спокойствие и холодность, когда она разглядела за кажущимся равнодушием глубоко запрятанные сильные чувства. Когда она поняла, что его резкость, почти грубость была маской, под которой он скрывал одиночество и отчаяние.

Ее глаза обожгли слезы. Слезы сожаления о Джастине и сочувствия к нему. Слезы жалости к себе самой, потому что она полюбила человека, вряд ли способного ответить ей взаимностью. Как она могла позволить себе полюбить человека, не знавшего даже значения этого слова? «Возможно, вы сумеете научить его». Эта фраза, небрежно брошенная Харкортом, преследовала ее. Неужели такой человек, как Джастин, мог научиться любить? А если это возможно, была ли она такой женщиной, которая могла бы научить его? Стоило ли набраться отваги и попытаться? Она услышала его шаги. Он устало поднимался по лестнице. Он редко пил, и она поняла, что сейчас он не пьян. Просто устал, промок и остро ощущает свое одиночество. Завтра он уедет. Она не знала, когда он вернется. В течение многих недель она избегала его. Теперь ей вдруг показалось крайне важным увидеть его сейчас же, сию минуту. Руки Эриел дрожали, когда она соскользнула с широкой пуховой постели и набросила свой голубой стеганый атласный халатик. Она выпростала свою небрежно заплетенную на ночь косу из-за ворота, позволив ей свободно упасть на спину, и двинулась через комнату с бьющимся сердцем и внезапно пересохшими губами.

Тихо и осторожно, убедившись, что никого из слуг нет поблизости, она открыла дверь своей комнаты и оказалась в коридоре. Трепетный огонь масляной лампы отбрасывал таинственные и жутковатые тени на стены. В насквозь продуваемом коридоре она тотчас же задрожала от холода и поспешила к хозяйским покоям. На мгновение остановилась. Она слышала его шаги за тяжелой деревянной дверью. Глубоко вздохнув, собравшись с силами, прежде чем отвага покинула ее совсем, Эриел взялась за серебряную дверную ручку, повернула ее и вошла в тускло освещенную гостиную. Через открытую дверь она могла видеть его спальню. В камине потрескивал огонь, а на мраморном туалетном столике горела лампа.

Джастин стоял перед столом, собираясь раздеться и лечь в постель. На мгновение у Эриел перехватило дыхание. Он снял фрак, жилет и белую батистовую рубашку. Насквозь промокшие черные бриджи обтягивали его узкие бедра как вторая кожа, обрисовывая длинные мускулистые ноги в высоких черных сапогах. Его волосы были мокрыми от дождя, на затылке они облепили голову как шапочка, на лоб свисали густые волосы. Его грудь была обнажена. Она показалась Эриел широкой и темной, покрытой кудрявыми черными волосами, спускавшимися мыском на плоский мускулистый живот. Эриел облизала пересохшие губы, ее взгляд был прикован к его мужественному телу. Бессознательно она молча приближалась к нему, пока он не поднял голову и не увидел ее, остановившись как вкопанный. Изумление сменилось беспокойством, его черные брови сошлись над переносицей.

– Эриел? В чем дело? – Он двинулся ей навстречу. В три шага оказался рядом с ней и в волнении обнял ее за плечи. – С вами все в порядке?

Губы ее задрожали.

– Я должна была прийти. Я должна была увидеть вас.

– Эриел, дорогая, скажите, что случилось.

– Все прекрасно. Я просто… не хочу, чтобы вы уезжали.

Он долго молчал. Потом сказал:

– Не понимаю.

– Я и сама не понимаю. Знаю только, что хочу, чтобы вы остались со мной.

Его лицо изменилось, стало жестче. На щеке запрыгал мускул.

– Вы знаете, почему я уезжаю. Вы не настолько наивны.

Она вспыхнула, но не отвела взгляда.

– Да, я знаю, почему вы уезжаете. Вы стараетесь защитить меня, не хотите уязвить меня, ранить мои чувства.

В его невероятных серых глазах она увидела бурю чувств, но он тотчас же овладел собой.

– Я уезжаю, потому что вожделею к вам. Если я останусь, рано или поздно я овладею вами.

Мог ли он это сделать? Нет, если бы она не захотела того же. Теперь она знала это, знала, что может доверять ему.

– Вы так сильно желаете меня, Джастин?

Его челюсти гневно сжались. В чертах проступило нечто, чего она прежде не замечала, взгляд его стал жарким и голодным.

– Вы сами знаете.

– В таком случае любите меня. Сейчас. Сегодня.

Глаза его заблестели, но он медленно покачал головой:

– Вы не знаете, о чем говорите.

Она потянулась к нему, положила руку ему на грудь.

– Вы не правы, Джастин. Я совершенно ясно понимаю, о чем говорю.

Она и в самом деле понимала, чт заставило ее прийти в его спальню. Она ясно сознавала риск, на который шла, и в то же время знала, что должна это сделать.

– Когда вы сказали, что прощаете мне мой долг, вы тем самым возвратили мне свободу. Вы позволили мне самой сделать выбор, самой принимать решения. Я выбираю то, чего хотим мы оба.

Джастин смотрел на нее не отрываясь, будто она была совсем иной женщиной, и его непроницаемый мрачный взгляд встревожил и обеспокоил ее.

– Вы не можете говорить это всерьез. Вы сопротивлялись этому с того дня, как мы встретились.

– Я серьезна, как никогда не была в своей жизни. Пожалуйста, Джастин, займитесь со мной любовью! Пожалуйста!

Шли долгие тягучие секунды. Потом по всему его телу пробежала дрожь. Он протянул к ней руки, обнял ее за талию и привлек к себе. Его грудь все еще была влажной от дождя. Она чувствовала, как бьется его сердце. От его мокрых бриджей ее халат стал влажным, но Эриел было все равно. За долгие одинокие часы этого вечера все стало вдруг для нее кристально ясным. И с этой минуты она решила делать то, что подсказывают ей чувства, и теперь было не важно, во что ей это обойдется.

Взгляд Джастина скользил по ее лицу, изучая ее черты, выражение глаз, будто он пытался заглянуть ей в душу. Потом он наклонился и поцеловал ее, и это был самый пламенный, мучительный и нежный поцелуй, какой она испытала в жизни. Этот поцелуй сказал ей яснее слов все, что она хотела услышать от него и чего услышать не надеялась. Эриел ответила ему со всей нежностью и любовью, которые теперь в ней проснулись, и, Господи, как прекрасно это оказалось! Она поцеловала его в уголки рта, в шею, в обнаженное плечо и чувствовала, как он дрожит.