насколько те должны быть им благодарны и сколько времени и труда ушло на создание такого пирога.

– Я Бренда. Бренда Ковальски, – представилась она.

Кейн пожал ей руку и назвал свое временное имя.

– Знаете, я никогда еще не попадала в присяжные, и я в полном восторге! Знаю, что мы не имеем права обсуждать между собой это дело; я просто хотела сказать, насколько это для меня волнительно – иметь возможность вернуть что-то этому городу. Понимаете, о чем я? По-моему, выступить в роли присяжного – долг любого достойного гражданина.

Он кивнул.

Женщина-пристав вручила бланк и информационную листовку Бренде, а затем Кейну.

– По любым вопросам насчет заполнения бланков обращайтесь ко мне. Расходы на парковку не возмещаются, оправдательные документы на них судом не выдаются. Прошу вас быть здесь завтра ровно в половине девятого утра. Хорошего дня, – привычно оттарабанила она.

Кейн взял листовку и бланк и, уходя, помахал Бренде на прощание. День у него выдался суматошный. Поначалу все вроде шло как по маслу, но в число присяжных он все же не попал. Подумалось, не порезать ли себе вечером руки одним из ножей. Не для того, чтобы покончить с собой. Просто порезать. Чтобы ощутить то странное щекочущее чувство, когда кончик лезвия начнет рассекать верхний слой кожи. Никакой боли. Только тепло его собственной крови на руках.

– Ладно, пока! Думаю, завтра опять пересечемся! – крикнула ему в спину Бренда.

Кейн остановился и опять повернулся к ней. Широко улыбнулся и подмигнул, подумав про себя: «Вот уж нет, если сегодня мы пересечемся еще разок…»

Глава 22

Довольно долго ни Харпер, ни я даже не знали, что и сказать. Если то, что только что сообщила нам Дилейни, соответствовало действительности, то Бобби Соломон был невиновен, а Карл с Ариэллой стали жертвами серийного убийцы.

Прессе это понравилось бы.

При мысли об этом сердце у меня забилось чаще. Дилейни со всеми ее материалами можно было вызвать в суд в качестве свидетеля. Она продемонстрировала бы там свой фокус с долларовой бумажкой, показала присяжным схему… Тем более что она опытный аналитик высокого ранга из ФБР. Это был бы билет Бобби на свободу. Я хотел сразу же позвонить Карпу, но что-то меня от этого все-таки удерживало. Требовалось разузнать больше. И хоть немного остыть, а то я чересчур уж возбудился. Харпер не сумела сдержать довольной ухмылки. Организованная ею встреча все-таки принесла свои плоды. Еще как принесла…

– Да, мы можем вам все рассказать, – сказал я. – Но не за просто так. На этой неделе наш клиент предстанет перед судом. Нам нужно будет вызвать вас со всеми вашими документами в суд. Чтобы вы дали показания о том, о чем нам только что рассказали.

– Боюсь, это совершенно исключено, – ответила Дилейни.

– Что?! – возмутилась Харпер, так хлопнув ладонью по столу, что стоящий на нем лэптоп подпрыгнул на месте.

Сначала я подумал, что эта фэбээровская тетка просто торгуется. Ей требовалась имеющаяся у нас информация. Нам – ее показания. Вроде бы баш на баш. Но тут я понял, что все далеко не так просто. Дилейни просто не могла засвидетельствовать в суде то, о чем только что нам рассказала. А мы никак не могли получить судебный ордер, принуждающий ее к даче показаний.

– Расследование по этим убийствам все еще продолжается, насколько я понимаю? – спросил я.

Дилейни лишь кивнула, поджав губы.

– Так что вы не можете обсуждать его на открытом судебном процессе, а мы не можем вас заставить. Иначе вы напрямую сообщили бы убийце, что про него знаете, а что нет, – продолжал я.

– Совершенно верно. А теперь мне хотелось бы знать, над каким делом вы работаете, – сказала Дилейни.

По большому счету, ничего она нам так и не дала. Ни имен. Ни каких-то существенных подробностей, кроме нескольких едва заметных пометок на долларовых купюрах. Этого было явно недостаточно. Я был уверен, что за этим кроется нечто большее. Что-то еще, связывающее все эти убийства. Наверняка что-то посерьезней нескольких чернильных пятнышек. А если б даже Дилейни и смогла выступить со всем этим в суде, присяжных это вряд ли особо убедило бы. Образно выражаясь, на данный момент у нас было достаточно материала для хорошего заголовка, а не для полноценной статьи.

– Мы не имеем права раскрывать конфиденциальную информацию о клиентах, – сказал я.

– Чушь собачья! Если ваше дело связано с моим расследованием, то не исключено, что я – ваша единственная надежда освободить этого вашего клиента. Утаивать от меня информацию отнюдь не в его интересах.

– И какие у нас гарантии, что вы ему хоть чем-то поможете? – спросил я.

– Никаких, но это единственный шанс, который у вас есть.

– Нет, это всего лишь единственная свежая зацепка, которая есть у вас. Я-то думал, мы договорились… Вам нужно одно имя. Нам нужно три, – возразил я.

Дилейни оперлась локтями о стол, закрыла лицо руками и вздохнула.

– Я не имею права предоставить вам доступ к материалам по делу, но могу оставить этот эскиз на столе ровно на шестьдесят секунд, – сказала она.

Я тут же полез в карман, вытащил пригоршню банкнот, выбрал одну и начал копировать пометки с эскиза прямо на нее.

– И я не имею права раскрыть вам подробности по делам Энни Хайтауэр, Дерека Касса и… кто там у нас третий? – произнесла она, воздев глаза к потолку.

Мигом все уловив, я подхватил:

– Часом, не Бобби ли Соломон? Вы его имели в виду?

Голова у нее резко опустилась, рот приоткрылся, и она уставилась прямо на меня. По-моему, даже губы у нее задрожали. На какой-то миг Дилейни совершенно забыла о нашей маленькой игре, впитывая в себя это имя. Всю его весомость. Сияние прожекторов, окружающих его.

Наконец она закрыла рот, покачала головой и произнесла:

– Нет, нет, не его. Карен Харви – вспомнила теперь… Так вот, никаких подробностей по их делам я раскрыть не могу.

Я уже закончил копировать отметины с Большой печати в блокноте на свой собственный доллар. Сложил его, убрал подальше. Потом упрятал в чемоданчик лэптоп фирмы. Мы с Харпер встали, обменялись с Дилейни рукопожатиями. Сначала Харпер – коротко, по-деловому. Как профессионал с профессионалом.

Дилейни проводила нас от конференц-зала обратно по коридору к регистрационной стойке, а потом развернулась и ушла. Пока мы ждали лифта, я изучал долларовую бумажку со своими пометками.

– Что, черт возьми, все это значит? – вопросила Харпер.

– Понятия не имею. Если она права, то имеется некая насквозь больная на голову личность.