Именно туда, погрузившись в воспоминания о днях, которые мы провели с братом Александром над мучившей нac загадкой, я и направил свои стопы, чтобы помолиться за упокой его души.

В огромном зале не было ни души. Последние предзакатные лучи солнца все еще освещали нижнюю часть картины, выхватывая из сгущавшихся сумерек ноги Христа, скрещенные под столом. Предвещало ли это грядущие муки Мессии, или маэстро так изобразил его ступни по какой-то иной причине? Я перекрестился. Свет, сочившийся снаружи, пробивался сквозь неровную колоннаду внутреннего дворика, создавая ощущение призрачности и нереальности изображения.

И вдруг, вглядевшись в лица сотрапезников Иисуса, я понял главное.

Ошибки быть не могло. Иуда был наделен лицом брата Александра.

Как же я раньше этого не заметил?

Младший апостол сидел по правую руку от Галилеянина, молчаливо восхищаясь его безмятежной красотой. Вообще, за исключением возгласа изумления, вырвавшегося у Иакова Старшего, и оживленного спора, возникшего на другом конце стола между Матфеем, Иудой Фаддеем и Симоном, среди апостолов царило молчание. Была какая-то ирония в том, что, возможно, в этот самый момент душа брата Александра и в самом деле предстала перед Всевышним.

Если, подобно Иуде, библиотекарь решил свести счеты с жизнью и Банделло заблуждался относительно его невиновности, то его уделом была не Божья благодатъ, а вечные адские муки.

Блуждая взглядом по стене, я обратил внимание еще на одну деталь. Похоже, Иуда и Христос претендовали на один кусочек хлеба или, быть может, плод, до которого, тем не менее, ни один из них не успел дотянуться. В правой руке предатель держал мешочек с проклятыми деньгами, а левую вытянул в сторону, как будто пытался что-то схватить. Господь в задумчивости протянул правую руку в том же направлении. Что там могло быть такое, что заинтересовало их обоих? Что хотел отнять Иуда у Назаретянина в минуту, когда Сын Божий уже знал, что он его предал и что жребий брошен?

Из глубоких раздумий меня вывел неожиданный посетитель.

— Ставлю десять против одного, что вы здесь ничего не понимаете.

Я вздрогнул. Неизвестный в темно-красном плаще вышел из полумрака и остановился в нескольких шагах от меня.

— Вы, очевидно, падре Лейр?

Мои глаза широко раскрылись от изумления, когда я разглядел под украшенным перьями фиолетовым беретом нежное округлое женское лицо. Передо мной стояла девушка, переодетая мужчиной, что было не только противозаконно, но и опасно, и разглядывала меня с нескрываемым любопытством. Она была приблизительно моего роста, а ее женственные формы скрывали просторные одежды. В ожидании ответа она поглаживала блестящую рукоятку длинной шпаги.

Кажется, я заикался, отвечая ей.

— Не беспокойтесь, падре, — улыбнулась она. — Шпага нужна для того, чтобы защищать вас. Она не причинит вам вреда. Я пришла за вами, потому что все ваши сомнения заслуживают ответа. И пославший меня полагает, что нам необходимо оставаться в живых, чтобы вы могли этот ответ услышать.

Я потерял дар речи.

— Вам необходимо отправиться со мной в более безопасное место, — добавила она. — Дело, не терпящее отлагательства, требует вашего присутствия в другом конце города.

Ее приглашение не было угрозой, а лишь учтивой просьбой. Скрывающаяся под плащом женщина демонстрировала изысканные манеры, от нее исходила незаурядная сила. Открытый взгляд кошачьих глаз свидетельствовал о твердом характере человека, не привыкшего к отказам. Невзирая на сгущающиеся сумерки, незнакомка направилась к выходу, увлекая меня за собой. Галереей, соединявшей трапезную с церковью, обычно пользовались только монахи. Откуда она могла так хорошо знать эти переходы? Вокруг не было ни души. Так никого и не встретив, мы вышли на улицу и, по настоянию моей провожатой, ускорили шаг.

Десять минуг спустя мы подошли к церкви Санто Стефано, которая находилась в четырех или пяти кварталах от нашего монастыря. К этому времени уже наступила ночь. Обойдя храм справа, мы углубились в узкий переулок, который я сам никогда бы не заметил. В конце его мерцал освещаемый факелами кирпичный фасад величественного двухэтажного особняка. Моя собеседница, которая, впрочем, не проронила ни слова с тех пор, как мы покинули стены Санта Мария, шла впереди, указывая путь.

— Мы уже пришли? — поинтересовался я.

Мажордом в узком шерстяном камзоле с капюшоном вышел нам навстречу.

— Если святой отец не возражает, — церемонно произнес он, — я провожу вас к моему господину. Ему не терпится встретиться с вами.

— К вашему господину?

— Именно. — Он поклонился с несколько преувеличенным почтением.

Моя фехтовальщица улыбнулась.

Дом был полон предметов необычайной ценности. Древнеримские мраморные колонны, статуи, совсем недавно снятые со своих постаментов, живописные полотна и ковры громоздились на лестничных площадках и украшали стены. Это необыкновенное здание с просторным двором посередине, в центре которого виднелся лабиринт. Туда мы и направились. Вокруг царила гнетущая тишина. Вдобавок то там то здесь нам то и дело встречались люди, которых, судя по выражению их лиц, ожидало неминуемое несчастье.

И действительно, когда пересекли двор, мы увидели толпу слуг, которые не сводили глаз с двух мужчин, свирепо смотревших друг на друга. Одетые лишь в рубашки, они держали в руках обнаженные шпаги с узкими клинками, и, несмотря на холод, оба взмокли от пота. Моя гостеприимная хозяйка сняла берет и с восторгом наблюдала за происходящим.

— Уже началось, — разочарованно произнесла она. — Мой синьор хотел, чтобы вы это увидели.

— Это? — всполошился я. — Дуэль?

Она не успела ответить, потому что в этот момент старший из дуэлянтов — высокий, тучный широкоплечий мужчина с остатками волос на голове — бросился на своего противника, обрушив всю мощь своей шпаги.

— Domine Jesu Christe! — вскричала несчастная жертва, отражая атаку и одновременно осеняя себя крестом. В его широко раскрытых глазах застыло выражение неподдельного ужаса.

— Rex Gloriae! — отозвался агрессор.

Сражение было нешуточное. Неистовство атак лысого нарастало с каждой секундой, клинки скрещивались все более ожесточенно. Звук быстрых и сильных ударов разносился по двору подобно какой-то смертельной, неистовой в своем исступлении мелодии.

— Марио Форцетта, — прошептала моя спутница, указывая на юношу, который пятился, пытаясь перевести дух. — Это ученик живописца, он из Феррары. Негодяй хотел надуть моего господина во время сделки. Дуэль ведется до первой крови, как в Испании.

— В Испании?

— Побеждает тот, кто первым ранит своего противника.

Борьба накалялась. Один, два, три, четыре... Новые удары более походили на пушечные залпы. Блики от скрещивающихся клинков отражались в застекленных дверях балконов.